Повинуясь какому-то порыву, Шайлер решила навестить мать в больнице в пятницу после школы, поскольку Оливер не позвал ее к себе, как это обычно бывало прежде. Кроме того, у нее имелся план, и она не хотела дожидаться воскресенья, чтоб попытаться осуществить его.
Шайлер решила порасспрашивать мать, вместо того чтобы традиционно читать ей воскресные газеты. Даже если Аллегры не сможет ответить, будет хорошо просто выговориться, озвучить все свои вопросы.
В будний день в больнице было тихо и малолюдно. Пустые коридоры навевали ощущение заброшенности. Жизнь повсюду зачахла, даже медсестрам, похоже, не терпелось скорее уйти на выходной.
Шайлер снова, прежде чем войти к матери в палату, посмотрела в окошко. И как и в прошлый раз, у изножья кровати обнаружился все тот же седовласый мужчина. Он что-то говорил матери. Шайлер приложила ухо к двери.
— Прости меня… прости… очнись, пожалуйста, позволь помочь тебе…
Шайлер смотрела и слушала. Она знала, кто это. Это должен быть он. Сердце девушки от возбуждения забилось чаще.
Мужчина продолжал:
— Ты уже достаточно долго наказываешь меня и себя. Вернись ко мне, умоляю!
Тут к Шайлер подошла сиделка матери.
— Привет, Шайлер. Что это ты делаешь? Почему не заходишь? — поинтересовалась она.
— Вы его видите? — шепотом спросила Шайлер, указав в окошко.
— Кого — его? — озадаченно переспросила сиделка. — Я никого не вижу.
Шайлер сжала губы. Так значит, незнакомца видит только она. Все было так, как она и думала. Девушка ощутила трепет предвкушения.
— Не видите?
Сиделка покачала головой и посмотрела на Шайлер, словно на ненормальную.
— Да, это просто игра света, — успокоила ее Шайлер. — Мне показалось.
Сиделка кивнула и отошла.
Шайлер вошла в палату. Загадочный посетитель исчез, но Шайлер заметила, что сиденье стула еще хранит тепло тела. Девушка оглядела комнату и негромко, впервые с того момента, как заметила плачущего незнакомца, позвала:
— Папа! Папа, это ты?
Пройдя в соседнюю комнату, предназначенную для посетителей, она огляделась.
— Это ты? Ты здесь?
Никто не ответил. Незнакомец не появился. Шайлер села на оставленный им стул.
— Я хочу узнать о своем отце, — сказала Шайлер безмолвной женщине на кровати. — О Стивене Чейзе. Кем он был? Что он сделал с тобой? Что произошло? Жив ли он? Приходит ли он навестить тебя? Это он сейчас был здесь?
Шайлер повысила голос, чтобы посетитель, если он все еще где-нибудь поблизости, мог ее услышать. Пускай отец поймет: она знает, что это был он. Шайлер хотелось, чтобы он остался и поговорил с ней. Корделия всегда упоминала о нем так, что создавалось впечатление, будто отец причинил матери какой-то ужасный вред, что он вообще ее не любил, но в сознании Шайлер это никак не увязывалось с мужчиной, рыдающим у постели матери.
