— Привет! — сказал Новодедов. — Ты что же это делаешь? Как что, так шлеп в обморок?! Ты это мне брось — пугать людей!
Мина Ивановна вскочила легко и быстро.
— Лучше бы ты мне снился, нехороший человек. Ты всегда со мной грубо обращался, Игнаша, поэтому я и не вышла за тебя замуж.
— Я очень сожалею об этом. Извините, мадам! — Церемонно Новодедов склонил голову и поцеловал профессору Петуховской руку.
— Так-то лучше, — сказала Мина Ивановна. — Что-то мне не нравится эта обстановка, вас разве не волнует этот кровавый след на обоях?
На обоях алели отпечатки двух ладоней.
— Хм-м! — хмыкнул Новодедов. — У меня такое впечатление, что это не кровь, а тушь. Что вы скажете, Серафима Петровна?
Серафима Петровна побоялась взять на себя ответственность.
— Может, она. Может, нет. Вот если бы ей анализ сделать! — мечтательно сказала она, и дохнуло на неё таким родным, милым прошлым, что голова у неё закружилась, и она села на стул, но тут же и вскочила: — Ой, что это?
В стул самым зверским способом был всажен гвоздь, на гвозде в слишком большой дырке болтался лист бумаги. На бумаге чёрной шариковой ручкой был нарисован череп со скрещёнными костями. Под ними была надпись с ужасно, просто неприличным левым наклоном: «Долой неродного сына Кукушкина!»
— Что такое? От кого он узнал? — спросил Новодедов растерянно.
— Его убили, — застонала Мина Ивановна и закусила кулак, чтобы рыдания не вырвались наружу.
— Его убить мало, — сказал ужасный Новодедов, потому что вспомнил разбитый аквариум, золотых рыб и мокрого кота по прозвищу День.
— Жестокий. Ты и в детстве был таким! — набросилась на него Мина Ивановна.
— Спасибо, — сказал Новодедов. — А кто всегда успокаивал одну знакомую рёву-корову, отгонял от неё крыс, двойки и темноту?
В разговор вмешалась Серафима Петровна.
— Меня интересует, — сказала она и потрясла огромным коробком спичек, — греть ему или не греть?..
— Здесь была борьба… Его похитили… — снова предположила Мина Ивановна.
— Кто его похитит, не обрадуется! — сказал Новодедов.
— Ты его не любишь?
— Ещё как люблю! Но у меня с ним ничего не получается. Ни один разговор. Впрочем, у нас и разговора-то толкового не было. Я уже месяц здесь живу, а ни разу с ним хорошо не поговорил. Насмотрелся и наслушался о нём столько, хоть со стыда умри…
— А сам какой был? Напомнить?
Подполковник в отставке поднял руки:
— Сдаюсь, не надо!
Серафима Петровна всё это время размахивала коробком — «греть или не греть?»
