Мира вечного наслаждения и вечного блаженства, безграничной, безбрежной, безудержной, слепой и пламенной страсти; искреннейшей, ярчайшей, чистейшей, беззаветной и жертвенной преданности и любви («сильна, как смерть») — и бездонного, чернейшего, горчайшего, ледяного порока, предательства, греха и разврата («и разверглись небеса, и обрушился огненный дождь…»).
Ибо только там, в этом мире, в царстве порока и наслаждения, можно было научиться всему тому, что он теперь умел. Узнать о женщине то, что теперь знал он.
Обычно человеческого опыта было бы для этого недостаточно. Жизнь человеческая слишком коротка.
Иными словами, то, чего он хотел, к чему стремился, о чем мечтал, он мог получить теперь в любой момент. Стоит лишь протянуть руку.
И еще ребенок!… Мысль, что он сможет таким образом зачать ребенка, его так и не оставляла. Он действительно в глубине души в это верил. Искренне верил!
«Что, если это и есть то чудо, о котором я мечтал?» — опять пришло ему в голову.
А если оно действительно случится, это чудо, то не явится ли это само по себе оправданием всему, чему угодно? Сексу хоть с собакой, хоть с лягушкой? Да и что такое собака? Это же даже не человек! Нечто вроде фаллоимитатора. Если бы Маше прописали таблетки из спермы собаки, она бы ведь их пила, не задумываясь. Даже вопросов и сомнений бы ни у кого не возникало! Или, скажем, вагинальные свечи…
Так в чем разница?!
Виктор снова ощутил себя попавшим в капкан. В паутину. Мухой, бьющейся в этой паутине. И все больше и больше в ней запутывающейся.
Его словно вели к какой-то цели, услужливо предоставляя для этого и средства, и оправдания. Только протяни руку и возьми. Скажи: да! Уступи искушению! Да и зачем противиться? Чего ради? Ему предлагают всё даром, не требуя ничего взамен.
Виктор внезапно почувствовал, что волна сладостного безумия из его сна его вновь захлестывает, и он просто не в силах ей сопротивляться. Ему ярко представились Маша… он… Джек…
Как он смотрит, как Маша, стоя на коленях, наклонившись вперед и выгнувшись, совокупляется с Джеком, а ее голова лежит в это время у него, у Виктора на коленях, и он гладит ее и шепчет ей что-то ласковое; как потом он сам спокойно, не торопясь, переворачивает ее на спину, раздвигает ей ноги и …
Виктор вздрогнул и опомнился. Нет! Нет!! Это нельзя делать! Нельзя!! Это грех! Страшный грех. Смертный. Он никогда не сможет этого забыть! И Маша не сможет. К черту все эти объяснения! Это дьявол ему их нашептывает. Лукавый! Отец лжи. Нельзя с ним спорить! Нужно просто сказать: отойди от меня, сатана. Как это Христос сделал.
