— В Руан, мне там место обещали.
— Так вы пехтурой?
— Да, пешком.
Сердце у меня, сударь, так билось, что я еле могла слово вымолвить. Я твердила про себя: «Сейчас они меня заберут». Хотела бежать. Но меня тут же бы и схватили, сами понимаете. Старший сказал:
— Ну что ж, значит, будем попутчиками. До Барантена нам с вами, мамзель, тем же маршрутом.
— Очень приятно, сударь.
Мы разговорились. Я старалась быть полюбезнее, чтобы они ничего такого не подумали. А когда мы вошли в лес, старший говорит:
— Не хотите ли, мамзель, сделать привал на травке?
Я недолго думая ответила:
— Как вам будет угодно, сударь!
Он слез с лошади, дал ее подержать второму жандарму, а мы с ним углубились в лесок.
Ломаться не приходилось. Что бы вы сделали на моем месте? Он получил то, что хотел, потом сказал:
— Нехорошо обижать товарища.
И пошел подержать лошадей, а второй жандарм приблизился ко мне. Мне было так стыдно, что я заплакала. Но не драться же с ним. Сами понимаете.
Поехали дальше. Больше мы не разговаривали. Очень уж тяжело было у меня на сердце. А к тому же я едва ноги передвигала: есть хотелось. В деревне они все-таки поднесли мне стаканчик вина, и это меня подкрепило, а потом пустили лошадей рысью, чтобы не показаться в Барантене вместе со мной. Я присела у канавы и плакала, плакала...
Через три часа добралась до Руана. Было семь часов вечера. Сначала я чуть не ослепла — столько там огней, а потом стала искать, где бы присесть. По дороге хоть канавы есть, трава, можно прилечь, поспать. А в городе — ничего.
У меня подкашивались ноги, перед глазами круги, я думала: вот-вот упаду. А тут еще начался дождь, мелкий, частый, как сегодня, и не заметишь, как промокнешь до нитки. Дождливые дни для меня самые несчастливые. Я стала бродить по улицам. Смотрела на окна, на дома и думала: «Все там есть: и постели и хлеб, а на мою долю хоть бы сухая корка, хоть соломенный тюфяк».
Я попала на улицу, где ходят женщины, которые пристают к мужчинам. Бывают, сударь, такие случаи, когда разбирать не приходится. Я тоже стала заманивать мужчин. Но мне даже никто не отвечал. Лучше мне было умереть тогда. Наступила полночь. Я ничего не соображала. Потом какой-то мужчина заговорил со мной. Он спросил:
— Где ты живешь?
Нужда хоть кого научит. Я ответила:
— Ко мне нельзя, у меня мамаша. А разве нет такого дома, куда можно пойти?
Он ответил:
— Так я и выброшу двадцать су на комнату!
Потом подумал немного и сказал:
— Пойдем. Я знаю укромное местечко, где нам не помешают.
