Энн сошла с тропинки и сначала немного постояла, а потом села в защищавшую от ветра выемку в скале, откуда можно было смотреть на море, спокойное и почти прозрачное в вечернем свете. И хотя вблизи от берега и были небольшие волны, но они обращались в пену прежде, чем набежать на песок. Сам пляж вытянулся длинной золотой дугой. Слева от Энн береговая линия изгибалась к морю, а затем отступала к огромным острым скалам, резко обозначив край пляжа. Справа от нее песок тянулся на несколько миль, прежде чем оборваться скалистым, покрытым травой клочком земли, который выступал в море, похожий на горбатого дракона, который поднял голову и ревет, посылая вызов пучине.
Энн поняла, что все еще скучает по Корнуоллу. Она любила его, несмотря на то, что ей пришлось претерпеть там немало боли. Ее всегда влекло к себе море. Каким-то образом оно напоминало Энн о ее собственной ничтожности в величественной системе мироздания. И, как ни странно, это не угнетало, а успокаивало, заставляло чувствовать себя частью чего-то громадного. А ее собственные маленькие переживания и проблемы уже не казались столь значительными. У моря Энн легче верилось в то, что все хорошо, и что так будет всегда.
Наверное, она с удовольствием прожила бы в Корнуолле до конца своих дней, если бы только…
Да, если бы только.
Все равно она бы там не осталась. Она собиралась выйти замуж за Генри Арнольда, а он жил в Глостершире, где выросла и она сама.
Она просидела там в течение долгого времени, пока не поняла, что уже давно наступил вечер. Вдруг Энн порадовалась тому, что взяла с собой плащ. День был теплым, но приближались сумерки, и дувший с моря бриз был освежающим и немного влажным. У него был аромат и вкус соли.
Энн встала и начала пробираться наверх по тропинке между скалами, подставляя лицо бризу и любуясь красотой постепенно темнеющего неба и очарованием моря, которое, казалось, поглощало свет неба так, что вода превращалась в серебро, в то время как серый цвет над ее головой потемнел, – одна из маленьких загадок вселенной. Энн снова остановилась, прищурившись, осмотрелась вокруг, и подумала, что если бы она была художницей, то попыталась бы изобразить именно этот момент перехода от света к темноте. Но она не обладала талантом живописца. Энн говорили, что где-то по пути между ее мозгом и рукой ее художественное видение исчезало. К тому же, на холсте невозможно было запечатлеть ни соленый вкус воздуха, ни легкое прикосновение ветерка, ни пронзительный крик чаек, которые цеплялись за отвесную скалу, а время от времени взлетали вверх и начинали кружиться. Пройдя еще немного вперед, Энн поняла, что она не единственная, кто решил подышать вечерним воздухом. Чуть впереди от нее, на небольшом выступе стоял мужчина. Он смотрел вдаль на море, не замечая ее присутствия.
