— В настольную лампу мы вкрутили синюю (ультрафиолетовую) лампочку, а в люстру — красную, которой в свинарниках греют поросят, — рассказывает Шулико. — Однажды зашел комендант: "Фотографии понавешали, носки… Бардак!". А тут еще горит синяя лампа, музон тихонечко играет — "У-у, интим тут устроили!". Включает свет — зажигается красный фонарь, как в публичном доме. Немая сцена.
Стипендию Чиж не получал — была троечка на вступительном экзамене. И в первую сессию случился «незачет» по литературе. Родители присылали немного. В итоге получалось чуть больше рубля в день. Жили впроголодь: "На портвейн еще наскребали, а поесть особо не поешь: забежал куда-то, съел пирожок, дешево и сердито".
На этаже была общая кухня: варили макароны, жарили хлеб с маслом. У хозяйственного Паши Глухова на сберкнижке были отложены деньги сразу на год. Но Чиж с Шулико никогда его не «разводили». Если он видел, что парни сидят голодные, он шел и сам снимал немного денег на еду.
Подкармливали еще девчонки из чижовской группы, которые жили прямо под ними. Между этажами протянули веревку, а в комнате парней повесили колокольчик. Когда обед был готов, барышни приглашали кавалеров на "пробу пищи".
— Эта студенческая бедность, — говорит Чиж, — переносилась легко, даже весело. Помню, когда ходил экзамен сдавать, у меня даже костюма не было. Вернее, был, но в нем уже кто-то ушел. Пришлось брать у соседей. Были еще одни выходные штаны на двоих — индийские джинсы. Вообще, богатых-то и не было никого по тем временам.
Друзья по институту познакомили Чижа с 17-летним Андреем Великосельским. Его родители зашибали "длинный рубль" в Норильске, и он жил вдвоем с бабкой на Петроградской стороне. Парни из общаги частенько у него «зависали» — там был магнитофон, два слайдпроектора, куча кассет и альбомов с репродукциями. Именно тогда Чиж стал «врубаться» по художникам — на слайдах были Дали, Павел Васильев, Шагал, Ван Гог.
Окно коммунальной кухни выходило на глухую стену. Солнце туда никогда не заглядывало, поэтому лампочка не выключалась ни днем, ни ночью. Просыпаясь, было сложно понять, какое на дворе время суток ("Будет ночь, если выключить свет; будет день, если кто-то придет"[21]).
— Выходишь на кухню, — вспоминает Чиж, — и видишь одну и ту же картину: сидит Андрюша нога на ногу, рядом кружка с чаем, пачка «Беломора», и он читает Гегеля, Канта… Мало того, он же еще и цитаты вворачивал довольно к месту, типа "Все действительное — разумно, все разумное — действительно". Этот человек постоянно у меня перед глазами.
