Пока Эмили лежала, свернувшись, во мне и время от времени пиналась, Джейк приступил к рисунку — набросал эскиз углем на стенах. Мы еще не были женаты и отказывались признать, что оба втайне боимся, как бы свадьба не стала ошибкой.
— Говорят, лучше всего большие разноцветные фигуры, — наставлялая. — Они стимулируют мозг ребенка, но не перегружают его.
Джейк перетащил наш матрас на середину комнаты, так что я могла лежать на нем и излагать подобные теории, пока он рисовал. Он помешался на размере моего живота — того, как Эмили объявляла о своем присутствии, дюйм за дюймом.
— Безграничная власть, — сказал он, прижав руку ко мне. — А ведь ребенок еще даже не здесь. Иногда мне кажется, он глумится над нами.
— Так и есть, — сухо подтвердила я. — Округлые края успокаивают ребенка.
Я читала вслух из книги, которую прислал мистер Форрест.
— С чего это мы вдруг начали следовать правилам? — удивился Джейк.
— Ладно. — Я бросила книгу на пол, она проехала несколько футов и замерла. — Зазубренные края радуют ребенка.
— Умница.
— Ножи, пистолеты и картины насилия ведут ребенка в царство сна.
Джейк плюхнулся на матрас рядом со мной.
— Лиззи Борден[15] — любимый персонаж ребенка. Почему бы не доставить младенцу радость и не нарисовать ее всю в крови?
— Продолжай, — попросил он.
— Обитые стены в детской, если понадобится. Вощеный ситец — то, что надо. И гвозди. Много гвоздей.
— Я хочу тебя, — прошептал Джейк.
— Ничья.
После нашей свадьбы то недолгое время, что я притворялась, будто люблю готовить, я отрезала белый жир от скользкой цыплячьей грудки и распластывала мясо по лотку для курицы, лишь чтобы представить, будто держу сердце матери. Таращась в окно дома, который мы снимали в Мэдисоне, и видя уходящую от кампуса линию машин, освещенную огнями светофора, я видела линию гудящих крупинок в артерии. Вернуться в реальность и засунуть цыпленка в духовку мне помогало лишь знание, что одна из машин едет во временный корпус факультета, где находится мой муж, и что он скоро будет дома.
Я всегда тщательно мыла нож и разделочную доску, а руки держала под струей горяченной воды, пока они не краснели: так боялась отравить Джейка или случайно коснуться ободка бутылочки Эмили или голубой плошки с яблочным пюре.
Убедившись, что вымыла и высушила всю утварь, а ароматы специй, выбранные среди запасов пожалевшей нас профессорской жены, начали заполнять кухню, я вознаграждала себя походом в комнату Эмили. Там я сидела и ждала, пока моя новая семья вновь оживет с приходом Джейка. Эмили лежала в колыбельке, лицом вниз, в позе мертвеца, которую любила больше всего. Подгузник торчал сзади, точно плохо сделанная бумажная шляпа. В эти короткие промежутки между сном ребенка и приходом мужа, в тишине, я отдыхала лучше всего от обязанностей жены, что выполняла, как умела. Школа тогда казалась чем-то бесконечно далеким, а до так и не полученного диплома мне совершенно не было дела.
