Игзайбер, Бог, Аллах, Дио или Мангу — в зависимости от языка, на котором с ним говорили в тот день родители. Рас мысленно величал Бога Игзайбером — это имя Бога первым упомянула мать, и потом он тоже слышал его чаще других.
— Мама, разве, чтобы узнать о моем поведении, Игзайберу нужно посылать ангелов? По-моему, ты говорила, что Он всевидящий и может следить за мной, не покидая Престола небесного.
Мирьям никогда не лезла за словом в карман, даже если при этом, как нередко случалось, сама себе противоречила.
— Он посылает ангелов, чтобы занять их чем-нибудь, о, сын мой неразумный! Они ведь не работают, как люди, а день и ночь сидят у подножия Престола и поют во славу Божию. И порою им хочется сделать перерыв, отдохнуть от псалмов — тогда они и рады полетать вокруг в чреве Птицы и полюбоваться на творения божии.
Как-то однажды Мирьям поведала, что один из ангелов был наказан за неповиновение Господу. Его поглотила Птица, и он медленно растворился в соках ее чрева. Ангел был переварен заживо и страдал перед смертью ужасно. Затем Игзайбер собрал его кости и остатки плоти и произвел из них на свет нового ангела, о бунте не помышляющего.
Мирьям рассказала эту историю вскоре после того, как Рас начал непочтительно огрызаться. Она отлупила его сперва кнутом из кожи гиппопотама. Рас стоял смирно и старался подавить смех. Кнут — сам по себе вещь вполне серьезная — в хилых руках матери едва ли мог даже оцарапать. К тому же она щадила сына — била вполсилы. А после порки, увидев выступившую на царапинах кровь, расплакалась.
Натерев Расу спину целебной мазью, она зарыдала пуще прежнего.
— У тебя такая чудесная кожа, сынок, просто золото. И мне так больно портить ее. Когда я держала тебя на руках впервые, ты был таким очаровательным розовым малышом, ну просто чудо-чудом, с такими огромными темно-серыми глазками и улыбкой новорожденного ангелочка. Сейчас кожа твоя потемнела под солнцем и, казалось бы, должна огрубеть, но на ощупь по-прежнему восхитительно гладкая, как слоновая кость.
— Может, ты и права, мамочка, — ответил Рас. — Но не стоит так переживать из-за парочки царапин, особенно, таких пустяковых. У меня сотня шрамов посерьезнее. Вот здесь на плече — след когтей леопарда, которого я убил голыми руками в честной рукопашной. А на мочке уха — отпечаток зубов Вилиды, которая от любви хочет проглотить меня целиком.
Мирьям охнула и схватилась за кнут снова. Рас, гогоча, умчался прочь; вдогонку неслись проклятия и угрозы.
