— Ребята, — заявил он звонко, — я пальцем его не трону. И никто из вас тоже не тронет.
Эти слова возымели действие метеорита, упавшего в болото. Даже мистер Булл отпрянул. Фред Корди, который прекратил ходить колесом, уселся снова на корточки и молча наблюдал за происходящим.
— Ничего себе! — У мясника, наконец, прорезался голос. — Вы что, спятили?
— Нет. Послушайте меня! Я ничего не знал о том, что случилось с Корделией Мартин…
— Точно, — отозвался чей-то голос, — никто из вас, важных шишек, знать ничего не знал!
— Посмотрите на него! — закричал Уэст, отходя в сторону. — Посмотрите на его лицо!
Все замолчали.
— Если Корделия Мартин и влюбилась в него, — продолжал Уэст, — могу поклясться, что он понятия не имел о ее чувствах! Его вины в том нет. Будь он виновен, он накинулся бы на вас. Пораскиньте мозгами! Разве вы не видите — он до сих пор ничего не понял? Вот еще одна причина, почему я, вы да и все остальные должны оставить его в покое!
Мистер Булл, уже поднявший кулак в подтверждение своих слов и готовый сорваться на крик, медленно опустил руку.
— Да что же с ним такое?
— Он в шоке. Он ничего не видит. Вы это знаете. И еще-еще…
Уэст посмотрел вниз, на траву. Он готов был провалиться сквозь землю от смущения, только бы не произносить банальных и кажущихся глупыми слов, которые, как он понимал, он должен произнести. Но он верил в них всей душой, поскольку они отчасти составляли его кредо, и потому, наконец, заставил себя выговорить:
— Лежачего не бьют.
Прошло секунд десять, прежде чем его слова понемногу начали доходить до остальных, и еще двадцать, прежде чем в толпе все окончательно поняли. Всем вдруг стало жарко в воскресных черных костюмах. Все почувствовали, как сдавили голову шляпы. При упоминании самого сильного из всех неписаных законов гаев у присутствующих сразу испарился, им стало чуть ли не стыдно за свое поведение. Они неловко переминались с ноги на ногу, смотрели в землю или в небо, произносили что-то неразборчивое.
— Драться грешно, — послышался чей-то голос.
— Да еще в воскресенье, — поддержал его другой. Никто не рассмеялся.
— Моя хозяйка говорит, он неплохой…
— И моя тоже. Он ведь правда мог не знать о Корделии, верно?
— Верно!
— И вот еще что, — продолжал Уэст. — Обещаю, что наш падре встретится со всеми нами — в перчатках или без — в течение двадцати четырех часов. Обещаю…
— Да нет, не стоит, — послышался чей-то почти страдальческий голос.
— Возможно, но обещание есть обещание! Что же касается всего остального… не разойтись ли нам по домам?
