Орлиный профиль, огненные глаза, длинные прямые иссиня-черные волосы, поджарая, как у гончей, фигура — так выглядел Анатолий Гамузов. Внешность экзотическая. Он учился на последнем курсе медицинского института, но рекомендует себя врачом. Его сосед Мякишев поправляет: «Ты доктор без пяти минут».
— Главное, ты не коллективный человек, — неодобрительно ворчит Мякишев. — Я за тобою наблюдаю и удивляюсь. Вот принесли кипяток или хлеб — рвешь первым. Даже мальчишек и урок опережаешь. Нехорошо, ты ведь доктор. Возьмем твою трусость — совсем недостойно. Все оглядываешься, вздрагиваешь, блатных боишься…
— Можешь меня оставить в покое, а? — возмущался Гамузов. — Что ты меня все учишь и учишь? Ты мой папа, что ли?
— Я не только в папы, в деды гожусь. Митя меня даже Иваном Сусаниным величает, — ухмыляется Мякишев.
Гамузов действительно боялся блатных. Он старался сберечь свой чемодан, набитый одеждой и едой — консервами, сушеными фруктами, сухой колбасой. «Дядя успел привезти из Средней Азии». Он нарочно громко просил у Володи или у меня:
— Денег немного дай, а? Попрошу конвой купить мне еды.
Это для того, чтобы внушить жуликам, что у него ничего нет. Но все знали, и блатные тоже: у Гамузова чемодан полон добра, были и деньги. Мякишев прямо ему сказал:
— Не наводи тень на плетень, есть же у тебя деньги — в кожаном мешочке, что висит на шее под рубахой.
— Молчи, старик! — шепотом возмущался Гамузов.
С Колей мы подсмотрели, как он ест: забьется в угол, приоткроет на мгновение чемодан-сундук, выхватит кусок. Коля удивлялся: почему он такой тощий при гигантском аппетите?
Страх перед блатными у него не случайный, он натерпелся от них в камере. «Все отнимали… одну пайку оставляли», — рассказывал он. Кто-то из урок разглядел в чуть приоткрытом чемодане шитую золотом тюбетейку, попросил дать примерить. Гамузов захлопнул чемодан и все потом спрашивал у Коли:
— Украдет, а?
— Конечно, — спокойно подтвердил тот. — Лучше отдай мне.
— Не могу. Подарок, понимаешь? Нельзя отдавать подарок.
— Я понимаю, но урки не понимают, они примет не признают, — невозмутимо потешался Коля. — Украдут подарок.
Гамузов на глазах менялся, когда разговор заходил о медицине да еще о старой Бухаре. Почему-то он постоянно упоминал о пятистах сыновьях эмира бухарского. Очень долго и не один раз Гамузов рассказывал о подарке эмира — серебряном кинжале, хранившемся у его дяди.
— Ты сам, часом, не сын этого бухарского эмира? — спросил Мякишев. — Уж что-то ты его очень расписываешь. Пятисотый экземпляр, а? Твой эмир небось согрешил с какой-нибудь русской красоткой.
