Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что я не знаю даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно.
Кто-нибудь заорет: «Эй, Гарри! Гарри Мартел!» И я скорее всего откликнусь: «Да, в чем дело?» В смысле — я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?
Жизнь — странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним — знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!
Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь.
И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т. д. Прошляпил я свои руки. И мозги. Я сидел под дождем.
Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.
— Ник Билейн, — сказал я. Или я Гарри Мартел?
— Это Джон Бартон, — раздалось в трубке.
— Да, вы меня рекомендовали, спасибо.
— Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного не отшлифованный, но в этом его прелесть.
— Приятно слышать. Дела идут плохо.
— Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.
— Да. Чем могу служить, мистер Бартон?
— Я пытаюсь обнаружить Красного Воробья.
— Красного Воробья? Что еще за птица?
— Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы его нашли.
— Ниточки какие-нибудь есть?
— Нет, нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.
— У этого Воробья есть имя, или как?
— В каком смысле?
— В смысле — имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?
— Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы можете его найти. Я в вас верю.
— Это будет стоить вам, мистер Бартон.
— Если найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов в месяц до конца жизни.
— Хм-м… Слушайте, а может, дадите все вперед — чохом?
— Нет, Ник, вы спустите их на бегах.
— Хорошо, мистер Бартон, дайте мне ваш номер телефона, и я этим займусь.
Бартон дал мне номер телефона и сказал:
— Я очень на вас надеюсь, Билейн.
И повесил трубку.
Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул с себя несколько капель, врезал саке, скрутил сигаретку, зажег, вдохнул и закашлялся от дыма. Потом надел мой коричневый котелок, включил автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее… Там стоял Маккелви. У него была широченная грудь и плечи словно подбитые ватой.
— Твоя аренда кончилась, гнида! — рявкнул он. — Выметайся отсюда в жопу!
