В свою защиту могу сказать, что и никому другому не пришло в голову вмешаться. Все зрители затаили дыхание. Они топтались у стартовых колодок, готовые устремиться вперед, чтобы подобрать кусок мозга или осколок челюсти.
Вечером, вернувшись в свои красивые уютные квартиры, они вставят его в хорошенькую позолоченную рамку и повесят над камином, между университетским дипломом и жуткими каракулями, нарисованными младшеньким ко Дню матери. А потом позовут всю родню полюбоваться новым украшением гостиной.
Они внушали мне отвращение, но сам я был не лучше их. Я пригласил их, потому что нуждался в их деньгах. В каком-то смысле они платили за то, чтобы увидеть, как Лола выстрелит. Я не мог отказать им в этом удовольствии. Отступать было некуда.
Бертен, стоявший метрах в пяти перед Лолой, казался безмятежно-спокойным. Он безразлично смотрел в ствол «магнума». Он уже пережил похожую ситуацию и вышел из нее целым и невредимым.
Он улыбнулся, как будто все происходящее было игрой, сделал глубокий вдох, а потом, как заправский комедиант, бросил последний взгляд на зрительницу в самом ослепительном бриллиантовом колье.
Лола нажала на курок.
Грохот выстрела разорвал гнетущую тишину помещения и словно запрыгал от стены к стене. Гарантированный эффект «surround», похлеще, чем в кино. Отдача «магнума» отбросила Лолу назад на целый метр.
Когда пуля ударила Бертена в грудь, его лицо исказилось гримасой. Он слегка вскрикнул от боли, но остался стоять, наклонив голову, раскинув руки, словно святой с картины Эль Греко.
Картина получилась даже красивая. В этом жертвоприношении было какое-то благородство. Бертен жертвовал самим собой, своей кровью, своими кишками и несколькими нервными клетками во имя универсального эстетического идеала. Он полностью и навсегда отказывался от себя, как от личности. Значение имели лишь красота поступка и тот смысл, который каждый вложит в него позже, когда обдумает.
На какое-то мгновение я чуть было не поверил в искренность его жеста и почти что растрогался. Обман раскрылся мне, когда он поднял голову и выпятил грудь. Тогда все смогли увидеть маленькое пятнышко синей краски, выступившее на рубашке в том месте, куда попала пуля. Первоначальное удивление на миг сменилось замешательством.
Бертен сжульничал, он был жив.
Тем не менее его торжествующая улыбка вызвала взрыв аплодисментов. Он поприветствовал толпу, как рок-звезда, вскинув сжатые руки над взлохмаченной шевелюрой. Затем благородным жестом пригласил зрителей к столу. Чтобы подать пример, он и сам бросился к стойке.
