– А из Питера я все-таки в Георгиевск на самолете полечу! – заявила племянница. – С промежуточной посадкой в Бологом, это которое дыра дырой. Будет долго не побиваемый рекорд.
Гоша, видимо, не слышал анекдота про дыру, потому как несколько удивленно посмотрел на Машу.
– Да, вот еще что, – продолжил я. – Маша, свои тряпки готовь заранее, я тебя на чемоданах неделю ждать не буду. Охрана – блин, теперь это мой геморрой. Гош, а ты, пожалуйста, составь список своих августейших и прочих ясновельможных родственников, которых никак нельзя не навестить по дороге. Остальным – фигу! И еще небось некоторым тут паспорта понадобятся. Это как, тоже высочество на себя возьмет или пусть шестой отдел шевелится?
– Высочеству нетрудно, – улыбнулся Гоша. – Все равно перед отъездом придется всем в Москву заскочить, вон сколько лекций еще нечитаных, там и сделаем.
Ну вот, три дня в Москве позади, мы едем в Европу. Я сижу в своем купе, которое раза в полтора больше привычного мне, в основном смотрю в окно, а когда надоедает, лениво почитываю фантастику в ноутбуке. Отдыхаю от предотъездной беготни, имею право. Пока Гоша с Машей болтались по приемам и театрам, я прочитал две лекции в Русском Техническом Обществе и одну – у Жуковского. Потом, даже не пообедав, дал несколько интервью и подобрал место для будущего аэроклуба (ясно дело, Ходынка) – там мы собирались катать по небу и учить летать богатый народ за деньги, а среди бедного отбирать способных и отправлять в Георгиевск. Хорошо еще, что я квадр с собой взял, а то на извозчиках и не успел бы никуда. Кстати, вы не поверите, но в той Москве движение оказалось левостороннее, как в Японии.
Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. Я открыл, и вежливо поклонившийся халдей сообщил, что господина Найденова приглашают на ужин. Блин, и вот чего же мне раньше так не ездилось?
Вагон, в котором мы ехали, состоял из четырех купе и большого проходного помещения, которое я считал столовой, а Маша гостиной. Возможно, официально оно называлось как-то еще, но нас это не интересовало. Когда я пришел, там за накрытым столом уже сидела молодежь. Причем накрыт этот самый стол был весьма даже небедно, попросту говоря, ломился от блюд и бутылок. Учитывая скромность в еде Гоши, паническую боязнь разжиреть Маши и полную неразборчивость в кулинарных вопросах меня, это было странно.
– Что-нибудь празднуем? – спросил я, присаживаясь.
– Говорила же, что не помнит! – фыркнула Маша.
