Словом, толковали всякое, и довольно охотно, лишь изредка вспоминая, что всё это ребятне принадлежало когда-то да организациям, обязанным об этой ребятне хлопотать и заботиться. А теперь уж ничего из того доброго и почти совсем бесплатного, чего и вообразить нельзя, не осталось в помине.
Не для них лес рядом, и речка, и лагеря бывшие – едва не в каждой роще. Детям оставался ныне один только двор, хорошо еще, если не общественный, да дороги – асфальтированные или мощеные. И превеликое множество ларьков, киосков, магазинчиков, которые, как в каком-то диковатом и уж вовсе не русском городе, заняли все площади, все первые этажи, подъезды, подворотни – только и знают, что завлекают всякой ерундой – от китайских дрековых тряпок, обувок, магнитофонов до все заполонившего пива. Пей, молодняк, жри, одевайся, тырься в телевизор и ни об чем не думай: рай, да и только…
Так что перед Бориской, выходящим со двора, было только два пути – или в город, залепленный грошовыми магазинными вывесками, будто больной цветными пластырями, или от города – к речке, к березовой рощице, за которой начиналось другое поле, а там и новая, незнакомая, но чудная своим светом, высотой непорочно белых березовых стволов и шелестом листвы роща.
И вот в самой ближней роще, где паслась корова Яковлевны Машка, снова настигло Бориску что-то…
Как будто известие о чем-то неведомом.
Еще накануне, возвращаясь к вечеру из пробежки по дальним полям, ясное дело, с Глебкой за спиной, Борис услышал частое и тревожное мыканье Машки. Он, однако, значения коровьим возгласам не придал, мало ли чего не бывает.
Но утром, когда они еще завтракали, мыкающий коровий голос послышался снова – в открытую форточку. Бабушка, расставляя тарелки с пшенкой да вареные яички, заметила тоже:
– Видишь, чего-то неладно, с Машкой-то. Ты уж погляди, Боря. Да и молоко кончилось, загляни к Яковлевне.
Выйдя из дому, Бориска сразу легкой рысцой отправился в рощицу поглядеть на корову. Та мыкала часто, хрипло и горько как-то, а потом вдруг затихла. Боря подумал, что Машка, привязанная к березе, может быть, запуталась своей веревкой, и хотя корова слыла животиной умной и покладистой, мало ли в какие грехи впадает всякая сущая тварь. Борис был готов взять ее за большие рога, обвести не спеша вокруг дерева, распутать петли. Он уже представлял себе, как сделает это, и вдруг встал, как вкопанный.
На полянке, среди берез, стояла Машка. Вымя ее походило на переполненный до отказа, на странный и страшный мешок – никогда такого вымени Борька у коров не видел. И сиськи торчали в разные стороны, торчком.
