Метрах в полуторастах к востоку мы набрели на оторванное колесо…
Очевидно попавший в пургу самолет шел очень низко над землей и с полно работающим мотором воткнулся в заструг. Сначала оторвало колесо… Потом удар в землю…
Мы некоторое время молча бродили вокруг места аварии. Наши глаза невольно останавливались то на том, то на этом, стараясь возможно правдоподобнее нарисовать картину катастрофы. Ведь теперь никто и никогда не сможет рассказать самого последнего момента гибели «Гамильтона». А те, кто был на самолете до последнего мгновенья, лежат где-то близко от нас, может быть, здесь, рядом…
Грустные, в подавленном настроении вернулись мы в своему самолету.
Уже смеркалось. Поднявшийся ветер еще более понизил температуру. Мы влезли в пассажирскую кабину и для ее отепления зажгли две паяльные лампы. Стало немного теплей, но едва мы их погасили, как температура вновь упала до прежней. Меховые спальные мешки нас тоже не спасали от холода. Скорчившись в тесной кабине, мы долго не могли сомкнуть глаз. Еще более усилившийся ветер хлопал брезентом по фюзеляжу, грозя, того и гляди, его сорвать. С каждым порывом я как-то ежился. Мне все казалось, что вокруг нашей машины кто-то ходит…
Через день, около десяти часов утра, прибыли на четырех нартах люди со «Ставрополя».
Тщательно осмотренное место гибели «Гамильтона», в особенности его оторванные части, раскиданные на большом расстоянии друг от друга, заставили нас отказаться от мысли производить местные розыски только по тем или иным признакам. Как было уже ранее решено, раскопки должны были производиться планомерно, длинной траншеей от правого крыла разбитого самолета. Слепнев, как начальник розыскной партии, отметил флажками ту линию, по которой должны были производиться раскопки, и, встав на нее с небольшими интервалами друг от друга, мы по сигналу принялись за работу.
Толщина снега, в зависимости от надувов и заструг, доходила до двух с половиной метров. Для того чтобы прокопать такую толщину, приходилось траншею рыть в три приема, ступеньками.
Снег твердый, как мел. Местами, где наши лопаты ударялись, как о камень, мы брали двуручную пилу и, отпилив глыбу снега, поднимали ее наверх.
Вея поверхность тундры в неровностях, кочках. Иногда попадались большие камни, от прикосновения к которым как-то невольно екало сердце…
С каждым метром, что мы продвигались вперед, мы все более и более ждали, что лопата вот-вот наткнется на то, что мы все как-то боялись найти…
