Но праведник Ши был поглощен курением: то и дело ярко вспыхивал огонек сигареты, которую раскуривал праведник, и бороду его окутывал голубой дымок.
Убедившись, что Ши очень торопится к тетушке Лю и хочет скорее поесть, Дяо Цзы-дун снова вздохнул: праведник Ши доверяет одному Ли И-цину. И не удивительно, что этот пройдоха назначен главным распорядителем храма. Со временем его сделают управляющим, а Дяо Цзы-дун так и останется ни с чем.
Он вытащил спичку, зажег керосиновую лампу и в нетерпении крикнул:
– Как дела, старина Лю, курица уже готова? Тогда грей вино и подавай на стол.
На этот раз ответа не последовало. Бормоча ругательства, Дяо Цзы-дун обиженно покосился в сторону учителя и подумал: «Вот добьюсь своего – тогда рассчитаюсь с этим Лю!»
Дяо Цзы-дун ведал нехитрым имуществом храма Ба-гуатянь. В доме у него только и было что две винтовки, да и то у одной ствол заржавел. Верных помощников Дяо Цзы-дун не имел. Случись что, взбунтуются…
И он подумал с горечью: «Деревенские сейчас не те, что в прошлые годы!»
Праведник Ши торопливо выпустил струю дыма:
– Чего бояться этих мерзавцев! Они не посмеют нам навредить.
Дяо Цзы-дун в волнении глотнул слюну и посмотрел на учителя.
Никому нет дела до Дяо Цзы-дуна. А ведь здесь положение куда хуже, чем на заливных землях. Одних винтовок у них больше ста. А доходы какие! Там он за эти три года наверняка ссыпал бы в свои закрома не меньше пятисот даней зерна. Так надо же было, чтобы учитель отправил его в этот злосчастный Багуатянь.
В это время громко каркнула ворона, и Дяо Цзы-дун вздрогнул.
Когда наконец вино и еда были поданы, Дяо робко обратился к праведнику, озабоченно глядя на него: он беспокоится о судьбе праведника, как почтительный сын печется о матери.
– Ах! – вздохнул Дяо, покачав головой. – Больше всего я боюсь, как бы Сюй Хун-фа и негодник Пи-эр с его компанией не подняли смуту…
Праведник, который обсасывал в это время намокшие в супе усы, спокойно посмотрел на Дяо Цзы-дуна:
– Трусишь?
– Я не за себя боюсь. – Щеки Дяо Цзы-дуна нервно задергались, и было непонятно, улыбается он или хмурится. – За вас, учитель… Сейчас ведь не то, что раньше. Учитель должен быть осторожнее!
Рюмка с полпути вернулась на стол. Ноздри праведника затрепетали от смеха, на скулах забегали желваки.
– За меня боишься? Ха-ха-ха! Скорее земля и небо поменяются местами, чем я испугаюсь их.
Праведник отставил рюмку и пошарил у пояса: ни днем, ни ночью не расставался он с браунингом, хотя эта игрушка, по правде говоря, была ему ни к чему: прихожане знали настоятеля храма Эрланшань, и даже самый дурной человек не решился бы его тронуть.
