– Эх! Жалко, нет пулемета!
Была бы эта игрушка, крестьяне и шевельнуться бы не осмелились! Головы, черти, опустили бы, все поднесли бы солдатам: еду, питье, женщин… Будь они прокляты!
Теперь конец! Попались!
Над землей стелется дым. Солдат волочат по земле. С их тел содрана кожа. Кровь просачивается сквозь серые форменные брюки.
– Живьем закопать! – взвизгивает какая-то старуха сквозь слезы.
– Сколько бед натворили! – вторит другая женщина. – Сколько зла, сколько зла!..
Женщины вспоминают своих мужей, детей. Они готовы вцепиться в горло этим мерзавцам, искусать их, обглодать кости! Но – странное дело! – как только мужчины бросают солдат к ногам женщин, те даже не поворачиваются к ним, а лишь плачут еще сильней.
– Закопать живьем!
Три пленника глядят па опаленную землю. Сейчас их зароют в ней, иссохшей, обжигающей, отправят к предкам, не дав и глотка воды.
– Воды, – молит тощий, облизывая потные, горько-соленые губы, – глоток воды… Потом убивайте…
– Воды? – какой-то старик даже подскочил от бешенства. – Воды, сволочь? Ишь чего захотел! Воды!
– Кости тебе переломать, а не воды! Заколоть тебя!
– Проклятье твоим предкам!.. Доченька моя Да-ню… Она…
Старый Хай вплотную подбегает к солдатам, подняв сжатые, высохшие, как тростник, кулаки. Щеки опухшего становятся совсем синими, по лицу тощего земляным червем сползает струйка тягучей слюны.
Пленники пытаются сопротивляться, но их крепко держат.
– Нет среди солдат хороших людей! Кому-кому, а нам, женщинам, это хорошо известно! Солдатня! Все они…
Тощий пробует повернуться, чтобы взглянуть на говорящую, но голова не повинуется ему.
– Скорей прикончите меня, – молит раненый дрожащим голосом. – Земляки… земляки…
Но люди как будто не слышат его.
– Земляки… земляки… не тяните… скорей же…
– Видал, как заговорил! – брызжет слюной Хай.
Раненый с огромными усилиями приподнимает веки.
Кто произнес эти слова? Но все лица странно сливаются перед его глазами. Он молчит в нерешительности, снова приоткрывает глаза и, собрав последние силы, спрашивает:
– Какое сегодня число, земляки?… Скоро год… Передайте же моей матери, пусть не плачет… Не знает она сейчас… Пусть не беспокоится обо мне…
Его черные руки, вцепившись в землю, дрожат.
Эти сволочи тоже имеют матерей? Тоже мучений боятся?
– Скорее… скорее же… земляки. Всю жизнь я…
Еще один плевок попадает на его лицо.
– Всю жизнь? Ты только и знал, что воевал, убийца!.. Предков твоих проклинаю, гад! Нажиться хотел, вот зачем воевал!
