И Павел Семенович решил вечеринку устроить да пригласить старуху Урожайкину с братом, плотником Судаковым, тем самым, который дверь переставлял. А Елену Александровну позвать как бы случайно, мол, праздник медработника и компания у нас позволяет. Собрались небором-сабором, народ все свой – соседушки… Она пойдет – теперь она вроде бы одинокая: Чиженок посрамлен. А тут солидный человек – плотник Судаков. Одевается он чисто, во все полувоенное (у него сын подполковник). Сестра, старуха Урожайкина, лишнего в разговорах не позволяет себе. Держится строго. Так что клюнет Елена Александровна.
И Елена Александровна клюнула…
– Ах, Павел Семенович, я человек коллективный. Вас большинство. Как вы решили, так и будет.
Она вошла к Полубояриновым вся в розовом, как утренняя заря, на высокой груди колыхались волнистые рюши, коралловая нитка в два ряда обхватывала ее белую шею, и перстенек с зеленым камешком врезался в пухлый палец.
– Мать Мария, как это нелюбезно с вашей стороны, что не познакомили меня до сих пор с братом, – пропела она, сперва поклонившись хозяйке.
– Он сам не маленький, – сказала старуха Урожайкина.
Плотник Судаков, одетый в защитный китель, сухонький, горбоносый, с оттопыренной нижней губой, подал широкую костистую руку и хмыкнул:
– К вам, Лена Лександровна, и подходить-то боязно.
– Почему? – брови ее взметнулись.
– Вы человек ответственный.
– С какой стороны?
– Да с любой. Вы и одеты, как генеральша. И сами из себя очень представительны, и должность занимаете хорошую.
– И вас не примешь за простого человека, Матвей Спиридонович, – просияла Елена Александровна. – В этом кителе да еще в профиль… Вы прямо полковник в отставке.
– Полковник, по которому плачет уполовник, – усмехнулась старуха Урожайкина.
– А что? Меня в трамвае одна девушка так и попросила: «Товарищ полковник, подвиньтесь, я сяду», – сказал Судаков.
– Ну, соловья баснями не кормят. Вам что налить, беленького или красненького? – спросила хозяйка у Елены Александровны.
– Мне как всем.
Ее посадили рядом с Судаковым, налили полную стопку водки: она взяла ее двумя пальчиками и долго тянула, закрыв глаза.
– А что, с закрытыми глазами водка слаще? – спросил Павел Семенович.
– Просто не могу смотреть на нее, – ответила Елена Александровна, передергиваясь, как на морозе.
– И я не могу видеть ее, проклятую, – сказала хозяйка, – тоже зажмуркой пью.
– А иначе глаза вырвет, – отозвалась старуха Урожайкина.
– Бабы вы, бабы и есть, – Судаков усмехнулся и покачал головой. – На всякое серьезное дело у вас духу не хватает.
