– Андрей Иванович! Ты его шелугой одень, шелугой.
– О черт! Это ж не мерин… Ты его шелугой – а он тебя рогом…
– Шелугой, ежели с крыльца… Сам ты черт-дьявол.
– Крыльцо не поветь. Откуда шелуга на крыльце возьмется? Откуда?
– А пошел бы ты к матери в подпол…
– Я, грю, плетью его… Плетью. Савелий Назаркин дома.
– Сбегай за Савелием!
А бык, разъяренный криком да поленьями, осипший от рева, бросился опять на Андрея Ивановича, споткнулся о ступеньку крыльца и, пропахав коленями две борозды, вскочил, мотая рогами, добежал до заднего плетня, забился в угол под кладовую и, обернувшись, наклонив голову, стал готовиться к новому броску.
– Ребята, камнями его! Лезь на кладовую.
Кладовая только еще строилась. Крыши не было – одни стенки да потолок, залитый бетоном. Федька Маклак, старший сын Андрея Ивановича, с приятелями Санькой Чувалом, Васькой Махимом да Натолием Сопатым в момент залезли на кладовую и сверху кирпичами метили быку в холку да в голову. Тот отряхивался только от кирпичной пыли и глуше ревел да копал землю.
– Камень ему что присыпка, один чих вызывает.
– Плеть нужна, пле-еть…
Принесли плеть от пастуха Назаркина. Плеть витая, ременная, длинная… Пять саженей! Конец из силков сплетен, рассекает, как литая проволока. Ручка с кистями на конце… А тяжелая. Размахнешь, ударишь – хлопнет так, что твоя пушка ахнет. Э, рогатые! Берегись, которые на отлете…
Андрей Иванович, увидев плеть, спрыгнул с крыльца, выхватил ее у парнишки и пошел на быка:
– Ну, теперь ты у меня запляшешь…
Перед домом Бородиных поодаль от толпы стоял Марк Иванович Дранкин, по-уличному Маркел. На быка, на толпу любопытных он не обращал никакого внимания; стоял сам по себе возле известковой ямы, курил, обернувшись ко всей этой публике задом, Маркел человек важный, независимого нрава, а если и вышел на улицу, так уж не на быка поглядеть, а, скорее, себя показать.
– Маркел! – кричали ему из толпы. – Мотри, бык меж кладовой пролетом выскочит… Кабы не зацепил.
– Явал я вашего быка, – отвечал Маркел не оборачиваясь и плевал в известковую яму.
Он был мал ростом и говорил сиплым басом – для впечатления; сапоги носил с отворотами, голенища закатывал в несколько рядов – тоже для впечатления.
Андрей Иванович ударил быка с накатом и оттяжкой, тем страшным ударом, который со свистом рассекает воздух и оставляет лиловые бугры на бычьей коже.
Хх-ляп! – как палкой по воде шлепнули.
Бык ухнул, даванул задом плетень, потом ошалело метнулся в пролет между сенями и кладовой. Выскочил он на улицу прямехонько к яме; высоко задрав хвост, радостно мотнув головой, как гончая, увидевшая зайца, он весело полетел на Маркела.
