Оливия посмотрела на него.
– Хлеба? – спросила она.
Он кивнул и, прикрыв глаза, вдохнул аромат свежего хлеба.
– Свежий хлеб с маслом – это чудесно. Там, в тюрьме, мы получали хлеб, вот только… – Он внезапно умолк. Ему не хотелось рассказывать Оливии, что в тюрьме его заставили выпрашивать хлеб и он подчинился.
– Но что? – спросила она. – Вы получали хлеб, но что?
– Тот хлеб был совсем не такой, как этот, – пробормотал Конор. – Он был черный, черствый и затхлый. А здесь в первое же утро, когда я очнулся, я сразу почувствовал запах свежего хлеба и подумал, что ангелы ошиблись. – Он криво усмехнулся. – Я решил, что меня отправили не туда, где мне следовало находиться, понимаете?
– Так вы думаете, в раю пахнет именно так? – спросила Оливия. – Свежим хлебом?
Он откусил большой кусок хлеба с маслом.
– Абсолютно в этом уверен.
Она пожала плечами. Наверное, у каждого есть свои пристрастия.
Он наклонился к ней поближе.
– А какие у вас пристрастия, Оливия?
Она ненадолго задумалась.
– Ну, мне больше нравятся пралине. Знаю, что на небесах обязательно должны быть пралине.
– А что такое пралине?
– Такие сладости. – Она облизнула губы и с улыбкой добавила: – Сладкие орешки.
– О, вы обязательно должны сделать такие орешки.
– Да, конечно. Девочки очень обрадуются. Я уже давно не делала пралине.
Тут Конор внимательно посмотрел на нее и спросил:
– А как они оказались у вас?
Оливия отвернулась и посмотрела на речку. Потом со вздохом проговорила:
– Их мать Сара была моей лучшей подругой. Она умерла в шестьдесят пятом, и я взяла девочек к себе.
– А их отец? Погиб на войне?
– Да. – Оливия снова вздохнула. – А его брат не смог уплатить налога за землю, поэтому выставил ферму на аукцион и отправился на Запад. – Она посмотрела на Конора, и теперь в глазах ее была печаль. – Он не захотел взять девочек к себе. Не захотел брать на себя ответственность.
Конор молчал, и Оливия продолжила:
– Если бы я не взяла девочек к себе, их отправили бы в приют, поскольку родственников у них не было. Но я не могла допустить, чтобы девочки Сары оказались в приюте. Поэтому я взяла их к себе и считаю, что поступила правильно.
– У вас доброе сердце, Оливия.
Она покачала головой.
– Я нуждалась в этих девочках не меньше, чем они во мне. Ведь я осталась совсем одна, и мне было очень одиноко. Я люблю этих девочек, мистер Браниган. Теперь они – мои дочери.
Конор молча смотрел в ее чудесные глаза, такие мягкие и темные – как расплавленный шоколад. Интересно, как сложилась бы его жизнь, если бы кто-нибудь взял его к себе, когда он был мальчиком? Впрочем, нет смысла гадать об этом. Такого просто не могло быть, вот и все. И теперь он должен жить так, как привык. Слишком поздно что-либо менять в его жизни. Да, слишком поздно.
