Обычно эти поездки были недолгими, не более двух–трех дней. В перерывах я возвращался в «Висму» в Бандунге. У женщины, управлявшей пансионом, был сын, на несколько лет младше меня. Его имя было Расмон, но все, кроме матери, называли его Рейси. Он изучал экономику в местном университете и поэтому сразу же заинтересовался моей работой. Честно говоря, я ждал, что он попросит меня о работе. Кроме того, он начал обучать меня индонезийскому языку.
После завоевания независимости от голландцев президент Сукарно считал приоритетом создание легкого для изучения языка. На островах архипелага говорят на более чем 350 языках и диалектах [18], и Сукарно понял, что государству необходим общий язык, чтобы объединить людей, живущих на разных островах и принадлежащих к различным культурам. Он пригласил команду лингвистов из разных стран, и результатом их в высшей степени успешной работы стал индонезийский язык. В основе его лежит малайский язык. В нем нет такого количества времен, неправильных глаголов и прочих сложностей, как во многих других языках. К концу 1970–х годов большинство индонезийцев уже говорили на нем, хотя продолжали использовать яванский и другие диалекты в своих общинах. Рейси был прекрасным учителем, с великолепным чувством юмора, и по сравнению с шуарским или даже испанским языками индонезийский показался мне легче легкого.
У Рейси был мотоцикл, и он поставил перед собой задачу познакомить меня с городом и его жителями.
— Я покажу вам Индонезию, которую вы не видели, — пообещал он как–то вечером и попросил сесть на мотоцикл позади него.
Мы увидели марионеточный театр теней, музыкантов, играющих на традиционных национальных инструментах, огнедышащих фокусников, жонглеров, уличных продавцов, продающих все — от контрабандных американских кассет до редчайших предметов местной культуры. В конце концов мы оказались в крошечном кафе. Его посетители, молодые женщины и мужчины, своей одеждой и прическами напоминали зрителей на концерте группы «Битлз» в конце 1960–х годов; однако все они явно были индонезийцами. Рейси представил меня группе молодых людей, сидевших около столика, и мы присоединились к ним.
Они все в той или иной степени владели английским, но оценили и с удовольствием поощряли мои попытки говорить на индонезийском. Открыто говоря об этом, они спросили, почему американцы никогда не учат их язык. У меня не было ответа на этот вопрос. Не было и объяснений, почему я единственный из американцев или европейцев оказался в этой части города, хотя нас всегда много в гольф–клубе, в шикарных ресторанах, кинотеатрах и дорогих супермаркетах.
