Короче, Юрка благополучно завершил свое выступление, которое было достаточно импровизированным, и всем нам в зале было интересно наблюдать рождение его мыслей прямо на глазах собравшихся коллег и многих пришлых друзей и недругов. Потом Борис Ямпольский добавил яду и темных красок тому времени. Выступление больного, умирающего Ямпольского прочел Межиров, чем добавил еще одну единицу к списку нарушивших тихую заводь ожидаемого покоя и порядка. По окончании торжественной части — уж не помню, была ли часть художественная — буфетно-ресторанная часть началась незамедлительно. В буфете мы на скорую руку опрокинули по стопочке из кофейных чашечек и вышли в фойе, где уже держал громкую речь Петя Якир. Вот он уж себе напозволялся, так сказать, вербально, на полную катушку. Иные сочли его слова даже провокаторскими. Ну уж нет. Он был искренен, но безответственен — как всегда… Не надо думать, что все крамольное было творчеством лишь пьяных мозгов — трезвые думали и говорили, разумеется, так же.
Речь Карякина напечатали в «Монде». Что тут началось! Потребовали у Юрки текст. А текста нет. Пришлось перепечатать с тех магнитофонов, которые были все же и у наших друзей. Впрочем, время было такое, что кто друзья среди друзей, на сто процентов не всегда скажешь. Короче, текст нашли. Один, первый, экземпляр Каряка отдал своему партийному следователю (партийный следователь! каково! чистая нечаевщина — даже не маскируются) в КПК. Второй экземпляр — мне, третий — Эмке Коржавину. "А на Лубянку пусть сами передают", — самодовольно прожурчал Каряка. "А то у них нет", пытался поставить его на место я. А Эмка орал и строил концепции — он у нас всегда был знатным концепционистом. И потом все вместе выпили.
Положение было опасное — не время столько пить. Месяца через два, пока в их капэке продолжалось это следствие партийное, Юрка позвонил мне и попросил срочно отдать ему экземпляр той, так сказать, бессмертной речи. Эмка привез быстро, а мне пришлось из больницы сначала поехать домой отыскать ее, а уж потом к Каряке.
"Что случилось?" — "В КПК попросили все экземпляры". — "Зачем?" — "Они спросили, как попала речь в «Монд». — "А ты здесь при чем?" — "Я так и сказал. Мало ли там записывали ее на магнитофон. Может, они сами и передали". — "Ну. А еще что?" — "Говорят: а кому давали читать экземпляры? Я никому. У меня и текста не было. Он потом появился — с магнитофона. А они: а когда появился, кому давали? Я: никому, только ближайшим друзьям Коржавину и Крелину. Ну, они и просили срочно доставить эти экземпляры доказать, что вы не передали". — "Дурак. А если б я дал кому почитать или б просто потерял?" — "Ты же не потерял".
