Негритенок сидел на выложенном из стеклянных блоков полу, держа в руках раскрытый альбом. Вернее, держал он его на коленях, потому что альбом был огромного формата, и удержать в руках такую махину пацану было не под силу. Он сидел на фоне окна, и прическа его на просвет оказалась состоящей из тысяч маленьких черных штопоров. Мальчишка был очень темнокож — он аж лоснился от черноты. Даже губы его не слишком отличались по цвету от остального лица — словно художник забыл их раскрасить. Черные эти губы были раскрыты, глаза широко распахнуты, и даже уши, казалось, впитывают в себя информацию. Он был в полном экстазе — пока не увидел меня. Поскольку я для него был очередным Джоном Макки.
— Все нормально, — поспешно сказал я, прежде чем пацан успел шелохнуться. — Я просто проходил мимо. Читай дальше.
— Тут нечего читать. Одни картинки.
— Вот и замечательно, — ответил я, шаря для вида по книжной полке.
— Эй, мистер, — вдруг окликнул меня негритенок. — А это где?
— Что ты имеешь в виду?
— Где сделаны эти картинки? Эти люди, брат... Смотри, как они спокойны! Никто не кричит, не орет... Это сразу видно по картинке. Глянь! — он развернул альбом, чтобы мне было видно.
Это было роскошное большеформатное издание Гогена. На странице, которую разглядывал мальчуган, была репродукция, изображавшая трех аборигенок, стоящих по колено в розовом ручье.
Негритенок оказался прав: картина была очень тихая.
— Это Таити. Остров в Тихом океане, — объяснил я.
— Но туда так просто не попадешь, да? Это ведь не курорт?
— Не знаю. Пожалуй, туда все же можно попасть. Только далеко очень. Там тоже живут люди...
— Эй, а глянь-ка вот на эту! — мальчишка перелистал альбом и показал мне картину, на которой Гоген изобразил полинезийку, стоявшую на коленях со склоненной голо вой— словно та сушила волосы. — Ты глянь, брат! — воскликнул негритенок. — Вот это, блин, жизнь!
Войди в эту минуту в третью секцию мистер Скапелло, или, прости Господи, калека мисс Уинни, — услышь они словечки чернокожего пацана, — негритенка лишили бы навсегда права появляться в библиотеке.
— А кто сделал эти картинки? — спросил он.
— Гоген. Только он их не «сделал». Это не фотографии. Он их нарисовал. Поль Гоген. Француз.
— Он белый или черный?
— Белый.
— Блин! — улыбнулся парнишка. — Я так и знал. — Значит, он не фотограф, как все белые?.. Ты глянь, глянь, брат! Посмотри на это! Вот это, блин, жизнь! Скажи?
Я согласился и ушел прочь.
Чуть позднее я попросил Джимми Бойлена спуститься вниз и передать Макки, что все в порядке. Остаток дня прошел без особых событий. Я сидел за столиком администратора, думал о нас с Брендой и время от времени напоминал себе о том, что надо будет заправиться бензином, прежде чем ехать вечером в Шорт-Хиллз, который тонул перед моим мысленным взором в предзакатной дымке — розовой, как ручей на полотне Гогена.
