— Ну, знаешь, — сказала Снежана. — Может, для Штейна пять штук — не очень большие деньги.
— Кто его знает, — сказал Шаневич. — У него понтов типа больше, чем денег.
— Кто такой этот Штейн? — спросил Глеб Нюру.
— Ну, человек такой, — ответила она, — к Илье ходит. Не то выборами занимается, не то — риал эстейтом.
Голос тихий и бесцветный голос, не то — усталый, не то просто безразличный.
— А ты давно здесь? — спросил Глеб. Он работал в издательстве «ШАН» уже вторую неделю, если можно было назвать работой его нынешний образ жизни. Работа перетекала в досуг, и, наверное, даже сам Илья не мог объяснить, чем они заняты: валяют дурака или делают важное дело. Например, сейчас, вшестером набившись в одну машину, они ехали в «Пропаганду» на концерт «Мароккастов». Не то, как выразилась Снежана, поколбаситься, не то — еще раз посмотреть группу, которую Илья продюсировал, но никак не мог понять, насколько серьезно стоит ее раскручивать.
В Хрустальном Глеб словно вернулся в мир, покинутый много лет назад, — мир мальчиков и девочек, которых провода и цифры интересуют больше, чем живые люди. Поразительно, как этот мир изменился. Теперь здесь танцевали, пили и даже иногда курили траву. А может, сходство было обманчивым — и в Хрустальном был новый, не известный Глебу мир: не матшкольный мир пятой или тридцать седьмой школы, и не богемный мир Тани и ее подруг, а именно мир Ильи Шаневича.
Снежана сунула кассету в магнитолу, и теперь приходилось перекрикивать музыку.
— Ты давно здесь работаешь? — повторил Глеб.
— Несколько месяцев, — ответила Нюра. За эту неделю Глебу впервые удалось переброситься с ней парой слов, и он задал вопрос, давно не дававший ему покоя:
— А почему они называют тебя по имени-отчеству?
— Да в шутку. Как-то на пьянке все начали звать друг друга по имени-отчеству. Илья Генрихович, Андрей Сергеевич, Иосиф Абрамович — а ко мне привязалось.
— Я все оставил на потом, я говорил себе, — кричала Снежана.
— Кто такой Иосиф Абрамович? — спросил Глеб.
— Ося, — пояснила Нюра.
Глеб все пытался понять: сколько же ей лет? Тридцать? Сорок? Лицо — усталое и бесцветное, как и голос. Даже платье — вроде бы нормальное, модное платье, — выглядело так, словно она достала его из пыльного чемодана, где вещи хранились еще со времен советской власти.
— И крыши видели закат, и стены помнили войну, — подпевала Снежана.
— Типа приехали, — сказал Андрей.
"Мазда" остановилась. Они вывалили на улицу и следом за Шаневичем пошли к зарешеченному входу, где толпились люди в разноцветных джинсах. Проходя через толпу Глеб заметил у нескольких девушек проколотые брови.
