Даже тогда он ее не узнал. Лицо, волосы, голос — все изменилось, разве что глаза те же — но раньше он никогда не видел ее так близко.
— Ты меня не помнишь? — спросила она. — Я — Марина Царева.
Конечно, он помнил. Ирка уехала с Абрамовым на очередной важный семинар в какой-то подмосковный пансионат. Емеля посадил Марину в свою «тойоту» и повез к супермаркету, что отбрасывал в этот поздний час разноцветные блики неоновой рекламы на фасады соседних домов. Они взяли «Бифитер» и две бутылки швепсовского тоника — вся Москва пила джин-тоник, который еще не начали продавать в мерзких пластиковых бутылках.
Открывая дверь, он почувствовал предательскую дрожь где-то в животе: впервые он приводит домой женщину, когда Ирки нет. Они сидели на кухне, он разлил джин по стаканам. Марина почти не пила, почти ничего о себе не рассказывала, и Михаилу приходилось трудиться за двоих, повествуя о том, что произошло за эти годы, об институте, о романе с Иркой, о бизнесе с Абрамовым. Он пил стакан за стаканом, почти не пьянея, пытаясь понять, что же случилось — как могла Марина так измениться, куда делась та юная девушка, первая красавицей всех трех параллелей, та, из-за которой Лешка Чаковский и Валерка Вольфсон дрались у гаражей позади школы. Емеля всегда знал, что эта девушка — не для него, и, странным образом, чувство это не исчезало даже теперь. Бутылка была почти пуста, когда Марина поднялась и сказала, что ей пора. Он помог ей поймать машину, но остаться не предложил — побоялся, что откажет.
Впрочем, ни Ирке, ни Абрамову он не рассказал ни об этой встрече, ни о тех, что последовали за ней. Лишь Оксане, на две недели приехавшей из Штатов, сказал, что встретил Марину, но Оксана даже не спросила, как у нее дела.
Сейчас он стоял, разглядывая замороженные овощи, и думал, как тяжело ему после каждого возвращения Ирки заходить с ней вместе в супермаркет, который, казалось, должен еще помнить его с Мариной. Он кинул в сетку мексиканскую смесь и пошел к полкам с бутылками. Взял джин и тоник, словно еще надеялся, что дозвонится до Марины.
В этот раз она будто сквозь землю провалилась. Емеля думал даже позвонить ей на работу, но когда набрал номер, в комнату вошла Светка с какой-то платежкой, и он трусливо повесил трубку. Вечером перезвонил из дома, но ему сказали, что Марина уже ушла.
Все шло наперекосяк. Он отлично помнил, что за день до отъезда Виктора на счету было десять тысяч баксов — хватило бы заплатить хотя бы части сотрудников. Но когда Светка поехала в банк, выяснилось, что Виктор прямо накануне отъезда все деньги снял. Это уже ни в какие ворота не лезло, и Емеля три дня названивал Абрамову на сотовый, желая объяснений. Рожа, мол, не треснет, Виктор Николаевич, развлекаться с моей женой на деньги фирмы, за которые мне же и отдуваться? Впрочем, злость мало-помалу проходила. Тем более, не сегодня-завтра должен прийти первый транш по одному хитрому договору, который Абрамов последние два месяца сочинял с Крутицким.
