3 сентября 1942 (Белебей)
Сегодня день моего рождения. Какой печальный день. 34 года. Это закат моей женской жизни, а мог бы быть еще только расцветом. Теперь я почти всегда печальная, седая одинокая женщина. Для себя уже больше ничего не жду от жизни. Как часто, как много я думаю о тебе, мальчик мой, как хотелось бы каждый день беседовать с тобой на этих листках, но это невозможно. Я прихожу с работы, когда уже темно, ухожу тоже затемно, электричества у нас нет, а при коптилке не вижу. Кроме того, дома у нас такая шумная, не дающая никакой возможности уйти в свои мысли атмосфера, что я ничего не могу делать.
Самое любимое время суток у меня, когда я ложусь спать, и последние мысли мои перед сном всегда о тебе. Почти каждую ночь я вижу тебя. Проснувшись обычно часов в 5, задолго до того, как надо вставать, я снова переживаю свой сон. В этом моя жизнь. Потом я иду на работу, которую я ненавижу, которая мне ничего не дает, никому не приносит пользы. Исключение составляло только время, когда мне пришлось работать на поле нашего подсобного хозяйства. В эти дни я чувствовала особенную близость с тобой, вспоминала твои последние письма, в которых ты мечтал после войны заняться сельским хозяйством. В первый раз я вышла на поле в июне, через 10 дней после получения известия о твоей гибели. Мне было тогда очень тяжело, но в то время я еще твердо верила в твое возвращение, в чудо, в ошибку. Помню, как часто к концу рабочего дня, с трудом разогнув усталую от работы спину, заслоняя глаза рукой от солнца, я смотрела через поле в сторону дороги и ждала: вот из-за поворота покажется любимый мой, муж мой. Это было безумие, теперь я это ясно вижу, но это было так. На поле было, конечно, тяжело, особенно для не привыкших к физической работе, к сельскому труду. Я часто приходила вечером домой бесчувственная от усталости, но с каждым днем развивались и крепли мускулы во всем теле, кожа стала коричневой от загара. Особенно мне нравилось поливать овощи. Еще до того, как солнце поднималось над рощей, все мы, работавшие на поливке, спускались в овраг к роднику и, наполнив лейку, поднимались в гору по тропинке, ведущей к полю. Я несла свою лейку на плече. Поднявшись на гору, мы ставили лейки на землю и несколько минут отдыхали. Потом шли дальше. У каждой был свой участок поливки. Вода бежала из леек серебряными струйками и, журча, наполняла лунки с нежными всходами огурцов, рассадой помидоров и капусты. С утра земля была еще влажная, а в траве сверкали росинки. Мы все работали босиком, и подошвы ног за лето страшно огрубели и потрескались, но зато это, вероятно, пошло на пользу нашему здоровью. Во всяком случае моему. Сколько раз меня до костей промачивал дождь и приходилось работать, высыхая на ветру, и я все-таки не болела. Каждое утро, еще полусонная и разгоряченная сном, я выскакивала прямо из постели в одном сарафане и легкой кофточке и босиком отправлялась в поле и ни разу не чихнула даже, хотя ты помнишь, какие здесь холодные утра. Перед отходом в поле обычно выпивала кружку молока от нашей козы и съедала кусок хлеба. До 11-ти часов мы работали, а в 11 все собирались в рощу, где была устроена примитивная кухня: врыт в землю котел, на грубо сколоченном деревянном столе стояли глиняные чашки. Каждый брал из рядом стоящего ящика деревянную ложку, получал от бригадира талончик на обед и вставал в очередь к котлу, где уже хлопотала повариха в белом фартуке и белой повязке на голове. На завтрак чаще всего бывал отварной картофель и кружка кислого молока. Завтракали побригадно, рассевшись полукругом на земле. Многие смеялись и шутили, некоторые, непривычные к этой работе, слишком усталые, сидели молча, медленно жуя, а доев, торопились растянуться на траве и отдохнуть.
