Антон пытался, словно перематывая кинопленку в замедленном режиме, воспроизвести события от того момента, как Пастор с подельником выбежали из банка, до той секунды, как он получил удар и потерял способность ориентироваться. Он хорошо запомнил, как подсел под руку впереди бегущего и, пользуясь центробежной силой движения его тела, ударил его локтем в грудь. Даже не в грудь, а скорее под ребра... Он хорошо помнил хрюкающий звук пораженного противника. То, как он отлетел в сторону после удара, Антон видеть не мог, потому что разворачивался ко второму бегущему, но грохот металла говорил о том, что тело с силой отлетело от него и ударилось о машину.
А вот дальше...
Дальше – звон, малиновые шторы, постепенно меняющие цвет до бледно-бирюзового, шум и отрывисто мерцающие в открытых глазах маленькие фонарики – потеря ориентации.
– Черт!..
«Я был уверен, что они уехали с сумкой! А сейчас получается, что сумка осталась на месте? Тогда почему ее не нашли собровцы, которые перепахали каждый квадратный дюйм площади от забора до банка?»
Мысль о том, что его решили «подгрузить» за нападение у банка, Антон отмел сразу, как несостоявшуюся версию. Конечно, его можно за это наказать, по воровским меркам, наверное, можно. Но тогда бы сказали: «Слышь, олень, за то, что не в свои дела пятачину засовываешь, заплати-ка пятерочку баксов – и мы в расчете; а если «фээсбу» за нами «запасешь» – это твое дело. Получишь лишнюю дыру в голове». Беспредел, конечно, но такая «предъява» выглядела бы более натурально, нежели та, которая прозвучала по телефону. Звонивший твердо уверен в том, что судья Струге Антон Павлович завладел воровским общаком и сейчас, пересчитывая купюры на диване, строит планы о рациональном вложении капитала.
Что делать?
Антон не волновался. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ему никто не поверит, начни он объяснять ситуацию так, как есть на самом деле. Слишком велика мотивация у того, кто звонил, чтобы вернуть общак. Если деньги потеряны при стычке... Если их нет в милиции – а такие, как Пастор, вряд ли будут страдать от недостатка информации о делах внутри УВД – наверняка уже прозондировали тему... И если резонно предположить, что сумка не умеет сама по себе летать и выбирать место для посадки... То единственное, что может прийти в голову Пастору, – деньги у Струге. А у кого еще? Если бы Антон не носил фамилию Струге, то он тоже бы сказал: «Деньги – у Струге». Может быть, именно поэтому он и не волновался, расчесываясь в ванной, потому что все для него было словно написано на листе бумаги.
