– Хвостом клянусь, на части разорву.
– Что он делает? Каким хвостом? – испуганно прижимаясь ко мне, спросила Настя.
– Потомством наверно. Клятву дает, с врагом рассчитаться, – ляпнул я первое, что пришло мне на ум.
– С нами?
– Пока с Хватом, – успокоил я ее, – до нас еще далеко.
– Ой, не нужны мне подвески, может, вернем ему платину?
– Теперь уже поздно. Поезд вышел на перегон.
– И что будет?
– Крушение.
У Гориллы кажется на минуту посветлело в голове, на единственной прямой извилине замыкающей два полушария коротнуло, и появился проблеск мысли. Он недоуменно смотрел на крышку, ведущую в подземный ход Хвата. Если платину похитил Хват и скрылся с нею в собственном подземном ходе, как он потом мог на закрытую крышку надвинуть верстак? Горилла, как баран перед новыми воротами, решал непростую задачу. Обычная, формальная, логика здесь не действовала, а диалектику он не знал. Горилла, с теоретического уровня, опустился на уровень эмпирический и стал на колени. Так и есть, крышка под тяжестью верстака сместилась, не закрыв плотно, как прошлый раз, люк. Как Чингачгук на тропе войны поняв, куда ведет след, Горилла издал воинственный клич и запел боевую песню:
Ты попал на бабки, Хват,
Не поможет тебе блат.
Ах ты, погань, козья морда,
Покажу тебе я лорда.
Черви начисто съедят,
За неделю тебя Хват.
Какие только таланты не открываются в человеке, если его вывести из себя. Горилла прошелся даже в каком то яростном танце, выбрасывая ноги в разные стороны. Прокуренные зубы отсвечивали крокодильим радушием. На губах птичьим молоком запеклась белая пена. Выпустив излишек пара, Горилла с трудом сдвинул в сторону верстак и попробовал приподнять крышку. Не тут то было. Она видно, с внутренней стороны была прикреплена к домкрату. Приложив неимоверное усилие, он еще раз потянул ее к верху. Крышка чуть подалась. Горилла запел свою «Дубинушку»:
Ах ты, погань, козья морда
Покажу тебе я лорда.
Крышка медленно открывалась. Горилле стал понятен хитрый механизм Хвата. Он доглядел домкрат.
Во, ядрена вошь, в натуре – Кулибин, – то ли похвалил, то ли осудил он Хвата, и вновь запел так понравившийся припев:
Черви начисто съедят,
За неделю тебя Хват.
Не всякое литературное творчество удостаивается премий, и имеет ревностных поклонников, но Горилла заимел такого в лице Хвата. Тот стоял, прислонившись одним плечом к воротам, и внимательно слушал оду, посвященную собственной персоне. Когда Горилла перестал петь, Хват оценил вокальное искусство певца на тройку:
