– Хорошо, я согласен на ресторан, заодно и рассчитаюсь, за то что ты вчера наел там, – сказал Сысой соглашаясь с Данилой.
Когда мы вышли со двора соседи удивленно смотрели на нас, то ли мы поджигатели, то ли мы спасители, непонятно. Да и Сысой вел себя как то странно. Вместо того, чтобы заняться домом, разбитыми окнами он одел парадный костюм и с пацанами идет в ресторан. К причудам соседа они давно привыкли, одна идея с баней, чего стоила. Поэтому послышались осуждающие реплики:
– Вот жена приедет, она ему задаст перца.
– Глянь в банке как платят, он деньги авоськами носит.
– Конечно, небось в подвале в банке, как картошку, деньги мешками хранят, чего не носить их авоськами. Кто их там считал?
А мужик, побивший окна все еще переживал. Если бы дом сгорел, то какая разница, с разбитыми окнами он сгорел, или с целыми, а так волнуйся, жди, что дальше будет, кто и когда будет новые рамы и стекла вставлять. Кабы претензии не предъявили. Он снова обратился к судачащей толпе:
– Вы же видели, я пожар тушил!
– А керосином почему от тебя воняет? – в толпе решил кто-то над ним пошутить. Мужика как ветром сдуло.
Мы с Сысоем вышли на улицу. Кто-то в толпе зло сплюнул.
– Ему чуть дом не спалили, а он идет гулять в ресторан.
А в ответ неслось:
– Потому и идет, что не спалили.
«Ристоран у Гариллы» находился недалеко, рядом можно сказать. За две минуты мы дошли до него. По дороге я размышлял. Если Сысой украл сто тысяч долларов, которые лежали в мешке под номером тринадцать, то спрашивается куда они подевались, эти сто тысяч долларов? Ведь первым делом, что сделал Сысой, когда прибежал к горящему дому, полез в собачью будку. И вытащил оттуда, из конуры, мешок, пропавший из кассы пересчета и стал демонстративно искать печатный станок в пасти у пса. Трюк, рассчитанный на несмышленышей. Ни одна собака не станет есть пропитанную краской жесткую бумагу именуемую купюрой. Разорвать может, но не съесть. Значит Сысой разыгрывал перед нами комедию. Он или подменил доллары на самую мелкую отечественную деньгу, на пятирублевки, и спрятал их в дальний угол собачьей конуры, посчитав это место самым надежным, или случилось еще что-то, что не укладывалось ни в мою, ни в Сысоя голову. Может быть поэтому он так странно себя вел. Одно для меня было ясно как божий день, что Сысой когда вез с утра тележку, чтобы отдать инкассаторские сумки в работу кассиршам, спер сумку под номером тринадцать. А поскольку его никто не проверял, он быстренько отнес сумку домой и спрятал ее в собачьей конуре. Я облегченно вздохнул. Пусть попробует теперь Сысой отопрется, когда все факты выстроились против него. А где сто тысяч долларов?
