За воротами, заметили над толпой светло-русые волосы Извека. Крепкий дружинник, задумчиво теребил короткую бородку, покачиваясь в седле Ворона, чёрного поджарого жеребца с необычно крупными ушами. Эрзя с Мокшей направили битюгов навстречу. Подъехав, вскинули руки.
— Как живёшь, Cотник?
— А кому теперь легко! — отозвался тот подслушанной у ромеев фразой. — Нам сотникам жалиться зазорно.
Он улыбнулся привычному прозвищу, которое частенько заменяла имя. Сам Владимир, путая кличку и должность, всё чаще называл Cотником.
— Вы-то как? Не заскучали?
— У Владимира не заскучаешь, — буркнул сухопарый Эрзя.
— Ага, — поддакнул Мокша. — То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по павшему, который щит добывал. А павшего нет!
— Рагдая? — переспросил Извек и посерьёзнел. — Так и не нашли? Негоже…
— Куда уж хуже, — нахмурился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. — Вот всего и осталось. Случаем нашли, в берёзе торчала. Видать ударом сорвало.
Сотник взял лепесток, пригляделся к маленьким отверстиям, протянул обратно.
— Рагдаевская! Таким тонким шнуром, боле ни у кого доспех не вязан…
Мокша качнул седеющим чубом, глянул на Сотника и притороченную к седлу пухлую суму.
— Сам-то далёко едешь? Тут большие дела грядут, того и гляди на Царьград двинем…
— Видать вы здесь нужней, ежели дела. — съехидничал Извек. — А таким, как я, надоть молодняк на отшибах учить. Окромя ж меня, некому.
— Ну ведь и правда некому, — прогудел Мокша. — От тебя вон какие молодцы прибывают: звери, а не люди. Прочие такого не могут, а посему молодь тебе наущать. Тем паче, что Перуновы тайны, сам Селидор[4] тебе открывал, так что знаешь…
— Знать-то знаю, однако, зимой, в глуши уж больно маетно. Ни тебе пойла доброго, ни ваших пьяных рож рядом, с тоски сдохнуть можно. Опять же, из сотни землепашцев, от силы десяток бойцов получится. А в дружину и того пяток приведу, которых показать не стыдно.
Сотник подобрал повод, улыбнулся на прощанье.
— Ладно езжайте, князь ждёт. А я в Вертень двину. По весне увидимся.
Он подмигнул друзьям и направил Ворона к воротам.
— Бывай! — донеслось вслед и, за спиной Извека, удаляясь, загрохотали тяжёлые копыта.
За городскими стенами, со всех сторон, по стёжкам и тропкам стекался вольный люд, обременённый корзинами, лукошками и кузовками. Обдавая идущих облаками пыли, гремели подводы с мелкой дичью, лесным зверем и бочками солений. Ворон, фыркая, воротил морду от поднятых серых клубов, а Извек исподлобья наблюдал за ползущим в Киев изобилием. С детства не помнил такой тризны, какая готовилась по Рагдаю.
