Андрей Терещенко КАЗАЧЬЯ ЧЕСТЬ
- Как ты можешь жить без этого? - спрашивал я своего московского товарища. - Без родного Дона, без этого южного говора, без неподражаемого юмора, без их горячности, без готовности к стычке грудь в грудь, без этой отходчивости и веселой хитрости… А солнце там какое жаркое! И напоенный цветением степной ветер…
Я эгоистически расписывал красоты Дона, где побывал по родственным делам, и не замечал, что укорял человека беспричинно, бередил рану. Он и сам, наверное, каждый весенний день в этой политичной, холодной, жесткой Москве спрашивал себя: как можно тут жить, когда там в эти майские дни пир горой, люди "по Дону гуляют"? В городах и станицах улицы полны веселья, откровенного размашистого восторга. Жизнь кипит именно на улицах, где ни одного мента не видать, и никакого беспредела при этом. Потому что там народ жив, и его много, и он сыт "от пуза", а пьян в меру. И вековые стихии движут им, а не указы мэра.
В сравнении с Ростовом, Таганрогом, Сальском, Москва - пустынна и враждебна: полигон, где каждый угол пристрелян и держится на мушке бдительных чинуш. Уличной жизни в Москве нет. Это город на осадном положении. Город власти, защищающей самое себя. И народная жизнь здесь - помеха.
А в Ростове, в Южном парке, только заполдень, а уже пир горой, и молодые русские парни танцуют лезгинку. А народ за столиками бескрайнего шалмана орёт и бьёт в ладони, и сам пускается в пляс.
Лезгинка в славянском исполнении - торжество победителей, поцелуй братской любви к Кавказу.
Таксист, явно не славянской наружности, объясняет, что "в Ростове национализма нет". И потом добавляет: "А обезьян мы быстро выперли". "Обезьянами", оказывается, здесь называют вал кавказцев 90-х годов. И коренные ростовские армяне, чеченцы, азербайджанцы, грузины считали их чужаками, боролись с ними покруче, чем все вместе взятые московские бледнолицые дэпэнэишники. Но в то же время - "национализма у нас нет". А нация, получается, есть. Хотя тут намешано кровей - от печенегов до половцев. Но все - кулаком в грудь - русские! Казачество отсюда. Газыри, кинжалы, папахи, и над всем этим опять же - лезгинка.
А Таганрог - город смешной. На домах развешены таблички: "Здесь жил (подлинное имя, отчество, фамилия) прототип чеховского рассказа "Человек в футляре", или "Ионыч", или "Толстый и тонкий"… В общем, посмертно на конкретных людей навешены ярлыки, на лицо человека бесцеремонно напялен сатирический образ. На моем родном Севере это воспринималось бы как осквернение святыни. Не поздоровилось бы писательскому домику. Лишенная юмора родня прототипа, по крайней мере, окна бы повыбивала, сирень бы заломала у автора - это точно. А здесь - это не обидно. Здесь народ смешливый.
