«Теперь ясно, Димка?»
«Ясно», – отзывается в моей душе мальчик из начала шестидесятых.
Что делает сейчас Ахмед? Чтобы окончательно не закрепиться в звании недобросовестного свидетеля, он должен был прийти в полицию. Наверняка он дает показания. Наверняка поклялся на Коране. Наверняка полицейские вызвали представителя контрразведки. И сейчас наверняка весь мощный розыскной механизм ОАЭ направлен на то, чтобы отыскать милейшего директора фирмы «Московские огни» Игоря Андреевича Горина. То есть меня. Правда, сейчас респектабельного Игоря Андреевича очень трудно узнать.
Путешествие по пустыне не способствует восстановлению первоначального лоска вконец изношенного костюма. Платок на голове хорошо защищает от солнца, если его правильно завязывать, но я этому не научился, поэтому лицо обгорело и шелушится. Частично это безобразие скрывает отросшая щетина, которая противно скрипит, когда проводишь пальцами по щекам, и старит меня лет на пятнадцать. Я не сплю по ночам, сторожкая дрема на высоченном седле не позволяет восстановить силы. Я похудел, а качаясь на верблюжьем горбу, приобрел сутулость. Для защиты от солнца днем и от холода ночью мне выдали выцветший, с многочисленными потертостями халат. Длинную мастырку в зубы – и вылитый караванщик Шаперай-ли!
Сейчас даже проницательнейший Миша из посольской резидентуры вряд ли узнал бы меня с первого взгляда. Пожалуй, и со второго тоже… Жаль, что не он меня ищет!
По большому счету, полиция и контрразведка ориентируются не на черты внешности и не на одежду. Когда забрасывается широкий невод, используются более емкие и универсальные приметы, позволяющие на первом этапе выделить искомый объект из массы ему подобных. «Белый, русский, говорит по-английски, арабским не владеет…» Правда, сейчас не бросается в глаза моя белизна, а то, что русский, – и вовсе на лбу не написано… Детское утешение! Чтобы окончательно запутать следы, с Джафаром я разговариваю по-арабски. Он жил в Африке и довольно сносно владеет диалектом «шоа». Сейчас старший караванщик определяет наше местонахождение.
– Далеко до границы? – спрашиваю я.
Джафар неопределенно показывает на карте. Трудно сказать, чем вызвана эта неопределенность. У него есть GPS-навигатор, определяющий через спутник наши координаты с точностью до пятидесяти метров.
– Где граница? – настаиваю я.
– Никто точно не знает, – поясняет Джафар, и его потемневший морщинистый палец елозит на потертой бумаге по желтому, с черными точками изображению песков – сантиметр в одну сторону, сантиметр – в другую. Каждый сантиметр карты – тридцать километров пустыни!
