Но мой приятель, не обращая на мое замечание ни малейшего внимания, предложил и мне быстро одикобразиться, опустившись до африканско-племенного уровня.
– Быстрее, нету времени, – торопил он меня.
– Да что случилось?
– Кино, у нас в городе будут снимать. Сейчас режиссер с помощниками поехал вселяться в гостиницу. Через полчаса они будут у мэра. А потом будут массовку набирать. Ты артистом хочешь стать или нет?
– Конечно хочу. А при чем здесь наш вид? – удивленно спросил я Данилу.
Он возмущенно замахал на меня руками.
– Представь, что придешь ты или я, или какой-нибудь Вася. Ты глянь только на меня со стороны…
Я глянул. Ну и рожа. На лице у него, как у зебры чередовались черные – угольные, и белые – из зубной пасты полосы. На голове, колючками – гребень. Мефистофель рядом с ним – Давид работы Микеланджело в Пушкинском музее. В первый раз я трезво, с изрядной долей скепсиса глянул на себя как бы со стороны, и огорченно качнул головой. А Данила, приняв мой кивок за согласие, обрадовано закудахтал.
– Вот видишь, даже ты согласен, творческая личность сразу должна заявить о себе. До тебя я никогда не занимался своим прикидом, считал, что и так сойдет. Куда здесь пойдешь? А теперь, после того, как ты Макс приехал, я вместе с тобой поднялся на новый уровень, на московский. Мы с тобой ирокезы. Но…, – и тут он меня осчастливил, – но ирокезы наши, отечественные. Наш почерк, наш стиль свой, дедовский.
– Какой еще почерк? – перебил я его.
– Неважно. Главное, чтобы эти из кино поняли, что мы не такие как все и сразу в артисты взяли.
Я перебил его:
– Но ты же сказал, в массовку будут набирать?
Данила удивился.
– А разве это не одно и то же?
Пришлось ему популярно объяснить разницу между божьим даром и яичницей. Минут десять втолковывал и все бесполезно.
– Подумаешь!
– И оплата, сам понимаешь, у артиста одна, а у тебя будет другая, смешная по сравнению с артистом.
– Все с чего-то начинают, главное пробиться. Не вечно же ирокезом ходить. Дальше расти надо. Ты как Макс?
И хотя еще несколько минут назад я сам, без него решил навсегда покончить с этими штучками-дрючками, попсовыми вывихами, но последний его довод меня моментально переубедил. Целеустремленный у меня друг. Обязательно покорит какую-нибудь вершину. А потом еще теорию разведет, почему он туда залез. Вон куда он собрался, в артисты метит. А может быть просто у меня самого где-то глубоко внутри живота, захолонула и свила гнездо мучительно-сладкая, по человечески понятная, честолюбивая надежда стать великим трагиком. Роль паяца, клоуна мне претила. Ох, и далеко занесла меня фантазия.
