Манштайн нажал на кнопку звонка. Вошла его старая сослуживица, проверенная двадцатью годами совместной работы, полногрудая секретарша.
– Слушаю, господин полковник!
– Лона Штерн не звонила?
– Звонила, господин полковник!
Вышколенная секретарша, четко отвечала на вопросы. Она усвоила одно правило; влево от вопроса – расстрел, вправо – расстрел. Но сейчас меньше всего Манштайн устраивал пустой ответ.
– Что, значит, звонила? – с недовольством спросил он и внимательно посмотрел на секретаршу. Плотоядным взглядом он пробежался по ее фигуре. Элеонора начала грузнеть. Манштайн подумал о том, что его секретарша перестала посещать бассейн. Рано, рано для своих сорока двух лет, его помощница забросила спорт. Придется сделать ей замечание.
Про свой возраст Манштайн не хотел даже вспоминать. Обычно про таких как он, с насмешкой говорят, что до таких лет не живут. Однако любому молодому офицеру он мог еще дать фору. Дистанцию десять километров, на стадионе Манштайн пробегал по времени перворазрядника. Кто бы только знал, какая воля ему нужна была, чтобы в любую погоду; в дождь, в снег, в жару, вставать в шесть утра и нарезать на стадионе тридцать кругов. Если по независящим от него обстоятельствам он пропускал утреннюю тренировку, то в последующие дни добирал круги. Бегал не тридцать, а два дня по сорок пять.
Он как-то посчитал, и получилось, что уже больше десяти раз, он мог бы по экватору обогнуть земной шар. Он виртуально добежал до луны, и находился теперь на обратном пути. Соседи по нему могли часы проверять.
И вот он, почти вдвое старше своей секретарши, может держать себя в спортивной форме, а она молодая, красивая женщина, рядом с которой не один капитан почел бы пройтись за счастье, позволяет себе избыточный вес. Но жировая прослойка ничего-с!
Майншайн грозно смотрел на секретаршу. Взгляд его метром обмеривал ее фигуру, сравнивая мысленно с теми параметрами, которые он почитал за эталон. Итак, бедра. О..о..о, у Элеоноры здесь все было в порядке. Юбка немного потрескивала, но в этом есть даже особенный шарм, изыск. Пухлые коленки и широкие бедра приводили всю жизнь Манштайна в неописуемый восторг. И здесь у нее полный порядок. Манштайн исповедовал одну истину, в настоящей женщине должно быть много добра. Непроизвольно набежала слюна, и вроде даже что-то шевельнулось. Ах, жаль, всего лишь показалось!
– У тебя плебейский, крестьянский вкус! – как-то поддел его приятель по офицерскому корпусу. – Женщина должна быть бледна, стройна, воздушна. Она должна быть такой, чтобы ее на руки хотелось взять. За нею, в очередь мужчины, как кобели должны выстраиваться. Мой идеал – легкомысленная француженка. От нее должно пахнуть фиалками.
