Языковые категории представляют собой механизм, который позволяет превращать универсальные структурные свойства человеческого мозга в универсальные структурные свойства человеческой культуры. И если имеются эти общие понятия, они должны на более глубоком уровне рассматриваться как врождённые. В этом случае можно предположить, что есть образец, который (в ходе человеческой эволюции)… отчеканил человеческую психику.
(Leach, 1971,41f)
Леви-Строс, однако, не идеалист берклеевского типа.
Природа для него, скорее, подлинная действительность "там во вне", она подчиняется естественным законам, которые, по меньшей мере, частично доступны опыту, однако наша способность познавать сущность природы ограничена сущностью того аппарата, с помощью которого мы её постигаем.
(Leach, 1971, 28)
Уже у Леви-Строса обозначается ещё одна область, которая в указанное время (с 1900) поставляет стимулы для развития теории познания: языкознание. Философия языка имелась, правда, уже в античности (Гераклит, Стоя, неоплатонизм), в средневековье, в грамматике Пор-Рояля (Арно, Ланцелот), у Локка, Лейбница и Руссо, у Гамана и Гердера, у Шлейермахера и В.ф. Гумбольдта. Однако значение языка для познания, после начинаний Д.Э.Мура и Б.Рассела, было особенно обстоятельно раскрыто Людвигом Витгенштейном (1889–1951).
Если в основе традиционной теории познания лежала схема субъект-объект, то, начиная с Витгенштейна, между субъетом и объектом помещается язык как медиум понятийно-логической репрезентации мира.
(Leinfellner,1965, 160)
Последовательным образом Витгенштейн утверждал в "Логико-философском трактате": вся философия есть критика языка. Язык имеет ту же самую структуру, что и познаваемая действительность; язык и мир изоморфны (см. также Stenius, 1969, 121 ff). Отсюда следует:
Границы моего языка означают границы моего мира…
То, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (языка, который понимаю только я) означают границы моего мира.
(Wittgenstein,1921,5.6,5.62)
Это значит, что границы познания совпадают с границами языка. Такую позицию Стениус назвал трансцедентально-лингвистической. Витгенштейн отклоняет, однако, кантовский синтетический априоризм. Правда, речь идёт — как у Канта — об "условиях возможности опыта", но трансцедентальная проблематика переносится с уровня разума на уровень языка (Stegmuller, 1969b, 555).
Вопросы о том, насколько язык делает возможным познание, определяет, ограничивает или затрудняет его обсуждаются с этого времени философами и антропологами, логиками и лингвистами. (Роли языка в познании посвящена также глава G).
