Чарли был для меня загадкой. Он почти всегда молчал, а когда говорил, я часто не мог разобрать, что он сказал. И можно было только догадываться, что таилось в его черных блестящих глазах.
После десяти однообразных дней пути мы поравнялись с истоками речки Бенаой — притока Рупунуни, которая текла через полосу саванн, простирающуюся на сорок пять миль. Чарли держался восточного берега, и мы покинули Иренг в пятидесяти милях севернее аэродрома Летем. Приятно было после однообразных, сомкнутых стеной джунглей оказаться среди саванны. Как хорошо видеть над головой широкое небо и чувствовать на лице легкий ветерок. Кроме того, здесь водились олени. Когда Чарли пристал к берегу, чтобы устроить нашу первую по выходу из леса ночевку, я подстрелил в камышах карликовую вирибизири.
Мы никогда не упускали случая застрелить что-нибудь для котла, чтобы сохранить в целости консервы и сухие продукты. А когда мы разбивали лагерь, то ловили рыбу, оставляя удочки на всю ночь, если только в этом месте не водилась пирайя. Нет смысла насаживать на крючок приманку там, где есть пирайи или черепахи и угри, почти не уступающие ей в алчности. На этой реке нам часто попадались выдры — крупные животные коричневого цвета с кремовым горлом и животом. Некоторые из них часто плыли рядом с лодкой, почти у самой поверхности воды. Иногда они подныривали под плоское дно и страшно раскачивали лодку.
Спали мы в лодке, останавливая ее в нескольких футах от берега. Олени привлекали с окрестных гор ягуаров, и мы каждую ночь слышали, как они бродят вокруг. Однако у нас совсем не было времени, чтобы поставить западню, поэтому мы оставили ягуаров в покое. Ночи эти были самым приятным временем во всей нашей поездке. После сытного ужина мы удобно устраивались под противомоскитной сеткой, керосиновая лампа отбрасывала желтоватые отсветы на темную рябь реки, а Чарли иногда начинал наигрывать какую-то мелодию на старой хриплой губной гармонике, которую раздобыл в Кевейгеке. Играл он очень плохо, зато умел производить много шума.
В Апайкве я иногда пел в лавке песни, и слушатели их очень неплохо принимали. Когда Чарли уставал раздувать легкие, он прятал инструмент, сплевывал, затем впихивал в рот свою трубку, сжимал ее раскрошившимися зубами и выжидающе, с улыбкой смотрел на меня. Поскольку поблизости не было разборчивых слушателей, я обычно безоговорочно соглашался выполнить его просьбу, и это явно доставляло ему удовольствие. Мы рано ложились и рано вставали. Плыть было легче, пока солнце не так сильно палило. Теперь мы плыли по течению и поэтому двигались быстро. Мотор несколько раз начинал пошаливать, но в целом он оказался гораздо надежнее, чем я мог думать.
