Чарли заговорил с ними на языке аккаваи, но высокий индеец в нелепом колпаке ответил на ломаном английском. Этих людей никак нельзя было назвать красивыми. У них были широкие лица, приплюснутые носы и восточный разрез глаз. Один из них курил тростниковую трубку, двое — самодельные сигареты. Когда я с ними поздоровался, они тут же попросили сигарет и спичек. Эти индейцы сильно отличались от одноименного племени, живущего по Амазонке, куда древние аккаваи бежали от преследований карибов.
Индейская деревушка на песчаном берегу широкого ручья была маленькой и скученной. Ее хижины стояли на сваях и были покрыты пальмовыми и банановыми листьями. У жителей имелись чугунки, ведра, топоры и стальные ножи из Бирмингема и Шеффилда, но уклад их жизни почти не изменился. Между сваями рыскали ворчащие дворняжки, а вокруг хижин и под ними рылись в мусоре тощие куры.
Появились женщины, приземистые и коренастые. У некоторых из них сильно распухшие ноги, изуродованные слоновой болезнью. Одеты они были в бесформенные хлопчатобумажные платья или старые кофты и юбки, но большинство молодых девушек носили только расшитые бисером передники.
Насколько я понял, над индейцами аккаваи потрудились миссионеры, которые внесли в их жизнь одни лишь пороки цивилизации и в то же время сумели уничтожить многие хорошие качества этих обитателей лесов. Если у индейца была рубашка, он носил ее, пока она не истлевала на нем. Если рубашки не было, он не унывал и ходил в чем мать родила. Но цену доллару и «благословенному напитку» — рому все они знали очень даже неплохо… Власти запрещали обменивать товары на ром, но они теперь сами варили самогон, пайвари (пиво из корнеплодов) и еще один напиток под названием кашири.
Чарли сказал мне, что отсюда до Кевейгека, лежащего южнее, всего лишь несколько миль, поэтому я расплатился с молодыми неграми-носильщиками и нанял нескольких индейцев, обещав им по доллару. Они должны были перевезти мои вещи в Кевейгек. Ранним утром мы с Чарли в сопровождении примерно дюжины индейцев погрузились в большую лодку из древесной коры и под визг собак и грубую брань, совсем несвойственную нетронутым цивилизацией индейцам, выехали на середину реки. С берега тянулся густой дым. Это женщины жгли кустарник, расчищая место для посевов маниоки.
Плавание прошло без всяких происшествий, хотя я все время очень тревожился, что лодку вот-вот зальет — так низко она сидела в воде. В Кевейгеке я встретил голландца Ван Гоффа, совершенно спившуюся личность с заплывшими глазками и большим брюхом. У него была толстая жена из местных и чуть ли не десяток сопливых детишек, но самое главное — у него была лодка, от которой зависела моя судьба. Эта плоскодонка, такая же, как у братьев Лоберт, была хоть и громоздкая, но все же не слишком тяжелая и, видимо, крепкая. Именно то, что мне нужно. Ею могли без труда управлять два человека. А там, где надо, ее можно перетащить волоком без риска надорваться. Подвесной мотор, хотя и был старый и ржавый, оказался в неплохом состоянии. Его только надо было перебрать и почистить. Где-нибудь на побережье за лодку с мотором не взяли бы больше тридцати долларов, но Ван Гофф запросил с меня сто пятьдесят.
