Мари таяла, растворяясь в его объятиях. Почувствовав его руки на своих обнаженных бедрах, она опустила глаза. Как, когда это случилось? Ее одежда смятой грудой лежала на полу, там же, где и его бриджи. Какие у него длинные, стройные, мускулистые ноги… Ее захватила волна страсти, безудержного, жадного желания. Никто, ни один мужчина не видел ее такой, готовой отдать все, что у нее есть, расстаться со своей последней тайной.
Джейсон поднял ее и положил на смятые простыни. С содроганием смотрела Мари на обнаженного мужчину, но ее страх прошел в тот самый момент, когда Джейсон раздвинул ей бедра и начал ласкать черные волоски и мягкую нежную кожу между ними. Сладостная судорога сотрясла тело девушки. Она повела набухшую, напрягшуюся плоть туда, где все горело в лихорадке ожидания, и задохнулась от непередаваемо страстного, сладостного ощущения. Вот он начал двигаться там, внутри, и наткнулся на преграду. Еще толчок.
Джейсон изумленно посмотрел на нее. Мари протянула к нему руки, умоляя не останавливаться.
– Мари-Селеста…
Еще одно мощное усилие – и Мари, с трудом сдержав крик, непроизвольно выгнула спину.
Постепенно боль утихла, осталось лишь легкое жжение. Джейсон покрывал поцелуями ее шею и плечи, снимал губами с глаз слезы боли, радости и освобождения.
Капитан Джеймс Грегори пододвинул к себе стопку монет и присоединил их к тем, что уже лежали перед ним.
– Ну, господин пират, вам остается только признать, что я обставил вас по всем статьям.
– Обставили? Неудивительно при таких ловких пальцах и длинных рукавах.
Грегори сделал вид, что не понял намека.
– А ваш надутый вид подтверждает то, что я давно подозревал. Джентльмен должен признать проигрыш и вести себя с большим достоинством. – Он наклонился вперед, чтобы подчеркнуть свои слова: – Вы не джентльмен, Брэнд.
– Ну конечно, нет. Я всего-навсего шотландец.
– Что означает «грубиян» и «варвар».
– И что все же лучше, чем шулер.
Капитан злобно ощерился – казалось, он вот-вот вцепится Джейсону в горло.
– Я не собираюсь выслушивать замечания от какого-то ничтожного паписта.
– И мне не доставляет удовольствия слушать напыщенного подлипалу, у которого столько награбленного золота, что хватило бы на покупку любого чина.
– Еще одно слово, Брэнд, и я позову охранников.
– Вы в самом деле считаете, что я их боюсь? Да я мог бы дважды вас убить, прежде чем они дойдут до этой двери.
Грегори вспомнил тот момент, когда они его схватили. Сам он участвовал не в одном бою, однако неудержимая ярость, с которой бился шотландец, в конце концов вызвала в нем такую ненависть, какую он не испытывал ни к одному человеку; и в основе этой ненависти был страх.
