Разбойники ломились в дверь, но та не поддавалась.
– Поднатужьтесь, ребятки! – крикнул им Ив. – Еще чуть-чуть, и я смогу предложить вам выпить. Приятно бывает утолить жажду… А вы, господин Пьетрекен, если еще живы, берегитесь, обещаю, вам придется об этом пожалеть!
Флибустьер отрезал ломоть хлеба, положил на него колбаску и, сидя на краю стола, подпиравшего дверь, преспокойно принялся за еду.
Он был невозмутим, словно на палубе собственного судна. Здесь ему, пожалуй, даже вольготнее, поскольку на «Пресвятой Троице» он редко мог себе позволить такую роскошь: изумительное вино, специально для него приготовленные и прекрасно прожаренные колбаски. Он благословлял за это своих врагов. Ему пришло в голову, что в бочонках, по-видимому, вино лучше, чем то, которым он запивает еду. Он взял кружку и попробовал сначала из одного бочонка, потом из другого; прищелкнув языком, вернулся к двери, за которой совещались нападавшие, и предупредил, чтобы те поспешили, если хотят получить хоть глоток вина…
– Сдавайся, сучий потрох! – вдруг предложил Гийемо. – Не то выкурим тебя, как лису!
– Посмотрим! – отозвался Ив. – Я отлично себе представляю вас в роли борзой, вывалившей язык после шестичасовой погони. Зато я превосходно себя чувствую.
Чего не хочешь, того и не слышишь. Лефор проглотил последнюю колбаску. Он уже хотел взяться за окорок или копчености, когда до него дошли слова Гийемо. Ив подбежал к плите, над которой находилось небольшое слуховое оконце. Лефор вскарабкался на плиту и выглянул наружу. Окно выходило на крошечный двор.
Повсюду было развешано белье. Внизу хрюкали поросята, осаждаемые курами и утками, барахтавшимися в луже, которая еще не просохла после недавнего дождя.
Над птичьим двором поднимался смрад, однако его перекрывали запахи с кухни Пьетрекена: так много лука и чеснока клал тот в свою стряпню.
Ив подумал, что с умом направленный огонь может показаться настоящим пожаром. Он сейчас же представил себе, каким бедствием явится пожар в самом сердце квартала, где все дома стоят впритирку, почти касаясь друг друга крышами.
Посеять панику представлялось делом несложным. Ждать помощи жителям деревянных домишек не приходилось в этом перенаселенном квартале.
Флибустьер умоляюще произнес:
– Господин Гийемо! Очень сожалею, но последнее слово придется оставить за вами! Поджарить меня! Да я даже от табачного дыма кашляю!
– Ну и сдавайся! Выходи, чертов выродок!
– Я бы сдался, ей-Богу, – продолжал флибустьер, – да вы мне угрожаете, а я тоже хочу поставить условие!
