Позднее, когда Хэт выходила из офиса «Стайлз энд Страйпс», она чувствовала себя подавленной.
Она понимала, какое это безумие – поговорить с кем-то несколько минут, а потом целую неделю только о нем и думать, но ничего не могла с собой поделать. Хэт была уверена, что снова встретится с этим иностранцем, что он все равно появится, – на то он и иностранец. Он задел в ней какую-то струнку, и, если бы она знала какую, возможно, ей стало бы легче.
– Привет, – сказал иностранец, выходя из дверей соседнего здания и перегораживая Хэт дорогу. – Я тут подумал, может, сгодятся, – продолжал он, протягивая ей пару перчаток. – Ну, там, полоть и все такое.
– Спасибо.
Хэт посмотрела на перчатки и широко улыбнулась. Иностранец, оказывается, поджидал ее с подарком. Она не знала, что и сказать. Наступило неловкое молчание, и стало ясно, что и иностранец не знал: он пришел сюда, дождался ее, заговорил первым, а дальше ничего. Хэт не знала, что делать. Ну не затем же он явился, чтобы вручить ей перчатки и уйти по своим делам. Однако он ни слова больше не говорил.
Хэт набралась мужества и сделала решительный шаг:
– Спасибо, отличные перчатки. А вы закончили работу? Может, выпьем?
– Нет, я не могу. Я не пью… то есть больше не пью, – ответил иностранец, глядя в землю.
Хэт тотчас поняла, почему у него такой усталый вид. На этот раз она не услышала, как громко прозвучали колокола, предупреждавшие о том, что в роли спасателя бездомных животных надо быть поосторожней.
– Но можно выпить чаю или еще чего-нибудь, – продолжил Джимми Мэк и жестом руки, в которой держал шлем, указал в сторону кафе на другой стороне улицы.
Вот так все и началось: без лишнего шума, а сопротивление сломлено.
Недовольная итальянская грымза совсем распоясалась, когда Хэт стала расплачиваться за кофе. Теперь, когда до Хэт дошел истинный смысл слов Джимми, ей стало совсем плохо. Вместе с тем она пыталась понять, почему итальянка ведет себя так некрасиво, заставляя клиентов платить чуть ли не пятерку за три чашки помоев, выдаваемых за итальянский напиток. Она отомстила мрачной старухе тем, что показала ей язык, – естественно, после того, как та отвернулась. Хэт была не из тех, кто ведет себя вызывающе, это уж скорее по части Миш.
Хэт отчасти вернула себе расположение духа тем, что ничего не положила в блюдце рядом с кассой, возле которого лежала бумажка с надписью: «На чай». Не зная, куда податься, Хэт побрела точно в тумане. У нее было такое чувство, словно все ее пути и все цели вдруг высосал из нее турбопылесос. Она плохо соображала. Еще двадцать минут назад все было тип-топ. Но вот поезд сошел с рельсов и перевернулся колесами вверх.
