-- Дай мне руку, Триллве, -- почему-то враз севшим голосом произнес он.
Я послушно протянула руку.
Сианн усмехнулся, похоже, что-то вспомнив. Буркнул: "Это у нас семейное". Я передернулась под его брошенным искоса взглядом.
Симуранчик тоже с интересом наблюдал за происходящим, однако подать голос не рисковал. Может быть, думал, что любовь и следующее за ней обручение -- это что-то такое, чего ум подростка, да еще и не человека, не в силах полностью понять и осознать...
Кольцо охватило палец прохладно и почти невесомо.
В Сатвере придется бинтовать... такое украшение сделать человеческим рукам не под силу -- я это понимала. И... слезы посыпались из глаз крупным горохом. Я быстро опустила голову. Несколько слезинок упали все же на руки мевретта.
Одрин перевернул мою руку, поцеловал ладонь и, подняв за подбородок мою опущенную голову, пристально посмотрел в заплаканные глаза:
-- С этой минуты ты -- моя невеста.
Я сморгнула.
-- Спасибо.
Сианн совсем помрачнел. Скривил губы и тронул струны.
-- Значит... С двумя сыновьями не повезло -- и поэтому решили завести третьего?
Я испугалась, что Мадре накинется на сына с кулаками, но тот лишь добродушно усмехнулся:
-- Я бы очень хотел, чтобы Триллве родила мне ребенка.
Нет, все-таки хорошо, что он меня держал.
Глава 8.
Алиелор заиграл снова. Мелодия была странная -- она то взлетала, то падала камнем вниз, то становилась напевной, то яростной. Мне показалось, менестрель и сам не мог решить, доволен он ею или нет.
А вот Симургу именно такая, видимо, и нравилась больше всего. Он исхитрился, положил голову на ногу элвилину и наслаждался музыкой.
Мелодия закончилась, плавно опустившись. Симуран разочарованно засопел.
Чувство близкой и болезненной потери накатило на меня, я до боли прикусила губу.
-- Что это с вами? -- обеспокоено спросил Одрин. -- Вид у вас какой-то совсем не праздничный.
Глаза Сианна сверкнули в полумраке, точно зеленые звезды:
-- Знаете... У меня такое чувство, что по лесу едет черная карета с двумя зажженными фонарями. На нее падают обломанные бурей сучья и сорванные листья, ливень молотит в крышу -- но карета стремится вперед. Тянут ее двенадцать черных, как смоль, лошадей с красными глазами, запряженные цугом, и от их раздутых ноздрей поднимается пар. А широкие копыта взрывают и отбрасывают комья грязи. И вороные уже измараны по брюхо. Нет, ну и какой дурак выбрал для путешествия такую погоду?
Мадре прислушался, прижав меня к себе, потом резко выдохнул, заставив Симурана обиженно фыркнуть: "Эй, вы меня нарочно пугаете, да?"
