-- А какая разница, человек или элвилин? -- Звингард пожал плечами, собирая медицинские причиндалы в корзину.
-- Что за дело? -- Мадре слегка опешил, погружаясь в многозначительное молчание. А действительно, что за дело ему до круглоухой женщины? Ему, мевретту, ненавидящему давних, ведь они принесли столько горя элвилинскому народу. Он внезапно вспомнил, какие жестокие слова говорил своему сыну о его невесте, и смутился. Потом пробормотал под нос:
-- Похоже, это у нас семейное... Ну, не надо плакать, -- растерянно сказал он мне. -- Кому бы было легче от того, что вас убили?
-- Вам, например... думаете, я не вижу...
В дверь робко постучали.
-- Входи, входи, глинтвейн! -- лекарь втащил в комнату молоденькую элвилиночку с длинной светлой косой и с подносом, на котором стоял узорчатый глиняный кувшин.
Мадре недоуменно покосился на Звингарда, должно быть, удивляясь неуместной торжественности в его голосе; осторожно взял меня за перебинтованную руку:
-- А почему, позвольте узнать, вам это пришло в голову?
Да пошло оно все! С мужеством отчаянья я уткнулась лбом ему в ключицу и прошептала едва слышно:
-- Обнимите меня...
Мадре улыбнулся и бережно обнял. Потом поднял мою голову за подбородок и, пристально посмотрев в глаза, осторожно поцеловал в губы.
Я ошиблась. За хрупкой субтильной внешностью мевретта скрывался железный стержень... такой вдруг ощутимый и опасный, что я вздрогнула от нахлынувшего понимания. Сбежать, исчезнуть... пока еще не поздно, пока непоправимого не случилось... пока я -- еще я: ненавистный враг...
Кошачьи зрачки его глаз вдруг расширились, затмевая серебро радужки. Вытянутое лицо в который раз за этот вечер сделалось удивленным. А потом нас с головой накрыла жаркая волна. Одрина почему-то совершенно перестало волновать присутствие рядом старика Звингарда, собственные непримиримые взгляды на межрасовые отношения, да и судьба народа элвилин в целом. Пальцы его, легко пробежав по моей груди, стали нетерпеливо раздергивать шнуровку рубашки. Я же забыла про боль в ладони, про гудение в голове, про то, что не выношу остроухих... я про все забыла...
Не отрываясь от моих губ, Мадре совладал со шнуровкой и, запустив руки под рубашку, обнял меня, горячо и сильно. Оставив в покое губы, он со стоном припал к моей шее.
Элвилиночка несколько минут, остолбенев, смотрела на этакое, потом грохнула кувшин с глинтом и выскочила за дверь. Звингард усмехнулся под нос и вышел следом.
