На моих ногах — кирзовые сапоги с чужой ноги сорок третьего размера, с короткими широкими голенищами. На каблуках — железные подковы. Мою поступь вполне могли слышать фашистские солдаты, находившиеся в том же цехе по другую сторону стены.
Однажды я спускался по ступенькам в подвал и вдруг почувствовал, что меня кто-то подстерегает. Так и есть. Из-за колонны появилась девушка, невысокого роста, на плече санитарная сумка.
— Вот как можно ошибиться, если верить слуху.
— В чем же вы ошиблись, уважаемая? — спросил я.
— Как это так?
Девушка улыбнулась, взяла меня за локоть и повела на светлую сторону подвала. Я послушно шагал, рассматривая ее профиль... Нет, это не Маша Лоскутова. Машу оставили на той стороне Волги в медсанбате, и она, кажется, уже забыла о нашей клятве в вагоне или не верит, что я еще жив и действую в этом адском огне. Невероятно, но так...
Наконец мы оказались на свету. Лицо девушки напомнило мне что-то знакомое.
— Так в чем же вы ошиблись?
— Услышала стук шагов и решила, что идет высокий, здоровый мужчина, — сказала она и, помолчав, призналась: — Вспомнила одного молодца, обрадовалась, вот и спряталась за колонну.
Да, опоздал я. Кто-то, значит, уже захватил ее в «плен».
— А знает тот молодец, что вы любите его?
Она посмотрела на меня в упор, прищурила лохматые ресницы и отрезала:
— Что же я — дура, чтобы об этом ему говорить?
— Но мне-то вы признались...
Она почувствовала в моем голосе насмешку.
— А я тебя не знаю, отчего бы мне с тобой о нем не поговорить? — оглядела меня с ног до головы. — Где это тебе так гимнастерку и брюки потрепало!
— Да вот подвернулась одна работенка ночью. Напоролся на колючую проволоку.
В руках девушки появилась иголка с длинной ниткой зеленого цвета. Не успел я глазом моргнуть, как она уже завязала узелок и принялась латать на моих брюках дыры.
Когда с брюками было покончено, она распорядилась:
— Садись, матрос, снимай гимнастерку.
Я не заставил себя упрашивать: приятно было посидеть с красивой девушкой.
Работала она иголкой быстро, как портниха, а я не сводил с нее глаз, старался вспомнить, где же я видел это лицо.
Она почувствовала на себе мой пристальный взгляд, рывком подняла голову:
— Ну, чего ты на меня глаза пялишь? Еще влюбишься.
— Опоздал. Предупредить надо было раньше, когда ехали из Владивостока.
— Маленьких, худеньких, курносых, голубоглазых мужчин терпеть не могу, не переношу, ненавижу! — отрезала она. — Понятно?
