— Жив! Смотри, живой! — радостно крикнул он.
Я оглянулся: о ком это он? А Большешапов выскочил из-за стола, подбежал ко мне, обнял, поцеловал.
— Вася, ведь мы тебя похоронили!
— Посмотри-ка на себя, — сказала медсестра Наташа Твердохлебова и протянула мне уголок зеркальца.
Вид у меня был страшный. Лицо грязное, измазано кровью.
В подвал зашел капитан Котов. Посмотрел на меня, потом на командира роты.
— Что это он, ранен, что ли?
— Нет, товарищ капитан, наш главстаршина с того света вернулся, — ответил с улыбкой Большешапов.
— Идите, приведите себя в порядок, потом расскажете, что с вами произошло, — приказал мне комбат.
В углу подвала стояла большая пожарная бочка с водой. Фашисты, наверное, тоже пользовались водой из этой бочки, и мне не хотелось прикасаться к ней, но делать нечего...
У Николая Логвиненко нашелся станочек для безопасной бритвы, кто-то отыскал лезвие далеко не первой свежести. Помазком послужил лоскут бинта.
Побрился, умылся, пришел к капитану и рассказал все, как было.
В воздухе закружились немецкие бомбардировщики — снова прилетели обрабатывать район метизного завода, мясокомбината и бензохранилища. Мы уже изучили тактику гитлеровских летчиков и знали, что в первом заходе они будут сыпать крупнокалиберные фугаски. Эти бомбы глубоко входили в землю, а потом рвались, сотрясая целые кварталы.
Поэтому мы оставили блиндажи и укрылись в траншеях.
Вот на наших глазах вздыбилась стена мясокомбината. Фугаска подняла ее в воздух и расшвыряла в стороны. Дым и пыль смешались, стало темно, душно.
Когда пыль осела, увидели, что взрывная волна швырнула рядом нашего матроса-тихоокеанца Леонида Смирнова и мертвого фашиста...
В районе бензохранилища тоже рвались бомбы большого калибра. Как папиросная бумага, гнулась и корежилась листовая сталь бензоцистерн. Падали там мелкие бомбы замедленного действия. Торчат хвосты этих бомб перед глазами — кто их знает, когда взорвутся... Противная штука.
Я сижу в траншее рядом с Сашей Лебедевым. Он вернулся в роту из госпиталя только вчера: в первом бою попал в лавину горящего бензина.
Становится все жарче. Из трансформаторной будки гитлеровцы ведут огонь разрывными пулями. Вокруг рвутся снаряды. Как груши из перевернутой корзинки, сыплются мины. Черным дымом и пылью заволокло небо.
Смотрю, на лбу Саши Лебедева выступила испарина.
— Ты что, Саша?
— Отвык... Дышать нечем.
И тут перед нашей траншеей разорвалась осколочная бомба. Пылью окутало всех сидящих и лежащих.
