– Почему? – окрысился Витя.
– Потому что ты бы дал. Ну, так в чем проблема-то?
– Проблема в том, – вмешался Голев, – что теперь эти деньги ему нужно вернуть. В противном случае может произойти катастрофа с выдачей в тюремной камере многих чиновников мэрии. Опять же менты могут за МКАД крепко взяться. А это не входит в его бизнес-план, – и он кивнул на Пискунова. – И в ваш, наверное, тоже.
Макс поджал губы и уважительно покачал головой. Потом поморщился и обвел наши лица колючим взглядом.
– Я как бы немного не понял. А кто так вашего друга ударил? Машина какая? Номер он запомнил?
Пискунов отстранил Мокина в сторону и рассказал всю историю сначала. Действительно, получилось, что сейчас о кавказцах я тоже услышал впервые, Мокин о них не говорил.
– Кавказцы?.. – Макс присвистнул и на этот раз к джипу развернулся. – А какие кавказцы? Чечены? Армяне? Понт, поди-ка сюда!
Я поежился. Сейчас история будет звучать в третий раз. А вообще уже в четвертый…
– Это какая-то ерунда, пацаны, – заверил Понт, пережевывая жвачку. Он был выше нас на голову, и я видел свое отражение в его черных очках. В этих очках я располагался вниз головой. Еще мне хотелось сунуть руку в карман и отдать ему деньги. – Горцы на МКАД по машинам не работают. Их тема – борсетки, разбои. Ну, из машины телку выкинуть, развести кого на заправке… А дорожные терки – тема не маклаудов.
– То есть ты хочешь сказать, что я отдал деньги киприотам? – спросил Пискунов. – Или испанцам?
Понт приобнял его, отчего Витя стал похож на пришедшего в гости к педофилу ребенка, и сказал негромко:
– По тебе я вижу, что ты мог отдать деньги даже кенийцу. Но, несмотря на это, я говорю тебе: это были не кавказцы.
Он убрал руку с Пискунова и вынул из кармана новую жвачку. Старую переплюнул через «Пассат». Она пулей ушла в Москву.
– А что за машина у них была?
– «Геленваген».
Макс и Понт засмеялись. Так в палатах психиатрических клиник смеются обычно бессердечные врачи во время утреннего обхода.
– Он говорит – «Геленваген», – подсказал Максу Понт, словно тот был глухой.
И они снова засмеялись.
Я жалел, что мы сюда приехали. Пискунов, судя по его виду, жалел еще больше. Им полностью овладела злоба, и теперь она властвовала над ним безгранично.
– Что ты смотришь на меня, как на самый неинтересный случай? – насторожился Понт.
– Мы, вообще, не хохотушек подзанять приехали, а за советом, – вступился за свою стопроцентную ежемесячную премию Голев. – Ты еще Нагорную проповедь нам почитай.
