Сильная Лапа поднялась на ноги, попробовала оглядеться и тут же зажмурилась. Повсюду сверкает на солнце выгоревшая пожухлая трава, и негде взгляду зацепиться, как негде отдохнуть набитому животу. Солнце и солнце.
Хвост львицы обмахивался сам по себе – и вдруг кто-то поймал хвост на взмахе и укусил, будто шершень. Львица сразу же дёрнулась, огрызнулась – и замерла на полурыке. Конечно, это был он, её Детёныш, выскочил из травы и вцепился в хвост матери повыше концевой кисточки, поймал добычу. Поймал.
Однако такой добычи малышу показалось мало. Он отпустил хвост, протиснулся между задних лап и вцепился в сосок. Львица тут же с готовностью плюхнулась на бок. Малыш почему-то испугался, не понял манёвра и вскочил на упавшую мать, прошёлся по раздутому от еды животу и по рёбрам тоже. Львица снова дёрнулась, оторвала от земли голову, словно хотела сказать, что не ходят у львов по животам, не полагается – она что-то подобное рыкнула, но львёнок будто не слышал. Преспокойно завершил свой пробег через всё материнское туловище, соскочил на землю, оббежал обратно вокруг и теперь только по-настоящему вцепился в сосок. Проголодался охотник.
Мать опустила голову, повернулась больше на спину, поджала задние лапы, полностью обнажив белый живот. Детёныш урчал, глотая молоко – и в груди матери тоже что-то урчало, словно и она сама глотала вместе с ним, будто пила сама. И это было приятно, приятней всего: приятней, чем убивать, чем хлебать кровь, чем рвать плоть, приятней всего… будто сама ты детёныш, будто кто-то щекочет тебя, сильный, могучий, не боящийся никого – и ты вся в его власти, он тебя защитит, он не бросит, ото всего защитит, даже от солнца.
Детёныш так жадно лакал, что утомился и быстро утих. Заснул с соском в зубах. Сильная Лапа боялась пошевелиться, чтобы не разбудить. Лежала и слушала звон цикад, стрёкот каких-то жучков, далёкие голоса птиц в знойном небе и трепет солнечных лучей вокруг. Но зашелестела рядом трава, прибежал другой львёнок, полез к молоку, разбудил спящего, стали вместе сосать. Тут же явился и третий, совсем облепили Сильную Лапу, как это самое солнце, нежное солнце, приятное, своё. Родное.
Родным был только один из сосущих львят, самый первый, но львицы не делают разницы. Все дети – дети, у всех у них один отец, все их матери – сёстры. Две сестры Сильной Лапы валялись неподалёку, такие же сытые и утомлённые, остальные отдыхали подальше, сейчас не видимые и не чуемые – но сейчас и не было в них никакой надобности, потому что ночная охота так далеко, что её вовсе нет, отсутствует сейчас в памяти, прячется где-то, спит, наверное, утомлённая и разморённая. Спит.
