Но что-то еще боролось во мне с наваждением, противилось тому, что обволокло машину и мозг. Я даже знал, что: гордость. Не моя, личная, гордость всего человеческого рода, который все-таки вышел к звездам и был готов идти дальше, какое бы неведомое ему ни грозило.
Внезапно давление ослабло, словно то, что было снаружи, отвлеклось или отодвинулось.
Пользуясь этим, я стряхнул оцепенение, с трудом разомкнул веки и глянул на датчик наружной температуры.
Его зашкалило! Его зашкалило, хотя он был рассчитан на жар вулканической лавы.
Да ведь я просто сварюсь…
Опережая мысль, руки скользнули к переключателям пульта, их движение обморочно отдалось в сердце, но машина уже рванулась сквозь время, прочь от того чудовищного, что на нее навалилось.
Я прыгнул на сутки вперед и, держа пальцы на переключателях хода, ждал, что теперь будет.
Из климатизатора хлынул морозный воздух, бодряще ожег лицо, в ушах зазвенело, как при рывке из глубины на поверхность.
Мокрой ладонью я отер в три ручья струящийся по лицу пот. Отуманенный как в бане, воздух отпотевал на стекле и металле, но то уже были пустяки. Что произошло, что навалилось на меня там, откуда я едва унес ноги?
Гадать было бесполезно. Аппараты и прежде не возвращались из прошлого, мне выпал не лучший шанс, но я по крайней мере остался жив.
Пока жив.
Датчик наружной температуры показывал уже нечто вполне приличное, в кабине было еще свыше сорока градусов, но климатизатор работал без фокусов, в полном согласии с известными законами термодинамики, так что все вскоре должно было охладиться. Я бегло взглянул на мокро блестевшее лицо Эи, которая мирно продолжала спать, только рот был приоткрыт в частом натужном дыхании.
Здесь тоже все было в полном порядке. Откинувшись, я дал себе минуту роздыха. Я уже не боялся, что сквозь стену на меня глянет нечто. Но тень пережитого не исчезла. Я доверял технике, она подвела. Я доверял природе, она наслала на меня ужас. Я доверял науке, она ничего не смогла объяснить. Теперь я мог доверять только себе.
Мог ли?
Я чувствовал себя пылинкой в игре неведомых мне сил.
Ладно, посмотрим, еще не вечер, как говаривал мой прадед, когда я ходил пешком под стол.
Рука дрогнула, когда я протянул ее к рифленой кнопке включения обзора.
Стены кабины протаяли, в лицо хлынул нежаркий солнечный свет. Он падал с чистого, ласкового своей умиротворенностью неба, освещая черную пустыню пожарища. Все вокруг было выжжено дотла, голо, лишь кое-где торчали обугленные колки пеньков, два или три из них еще курились прозрачно сизоватыми струйками дыма. Ленивый ветерок нехотя мел по кочкам мутные завитки пепла.
