даже мух не отгоняет, чтобы меня не побеспокоить!
Вряд ли кто из вас был при осаде Картахены, а ведь там наш Великий Капитан и показал себя впервые… Воевать тогда было — красота! Не то что нынче. Это сам Сегредо вам говорит! На глазах у короля, дона Фернандо, мы воевали, и у королевы Исабель — то-то была красавица! — и у всего двора! И платили нам хорошо, и держали нас и лошадей наших все равно как в княжеском дворце! Так вот, насчет моего коня: в одной вылазке, когда Rey Chico во главе своих людей сражался как лев (ростом он был маленький, мне по грудь, зато на руку тяжелый: к чему ни прикоснется, останется знак), бедный мой конь напоролся на копье мавра и первый раз в жизни упал на колени. Соскочил я на землю и вижу — ничем горю не поможешь. Решил я отвести его обратно на поводу — ни за что на свете я бы его не покинул. Он, бедняга, еле двигался, а все-таки шел за мной. И не стыжусь сказать, веду я его, а по шее у меня, через наличник шлема, горючие слезы текут! Это я-то плакал, я, который даже не знал, что такое слезы! Вдруг мавры хлынули назад, и королю их тоже пришлось бежать. Он бежит и ревет как бык. Как увидел я, что попал между ними, один, пеший, — ну, думаю, смерть моя. Стою, размахиваю мечом, никого близко не подпускаю; но тут сам король как хватит меня мечом по голове! Рассек он мне шлем, я и упал замертво. Очнулся я, встал, гляжу, а бедный мой Саморено лежит рядом мертвый.
Весь стол сочувственно слушал рассказ о приключениях коня Сегредо. Под конец старый солдат уже не мог скрыть, что память о товарище прежних лет все еще жила в его сердце, — это видно было по его лицу, на котором бранный труд и годы провели глубокие борозды. Смущенный общим вниманием, он налил себе вина, чтобы отвлечь от своего лика взгляды присутствующих.
Жак де Гинь, который, как и другие пленные, набирался смелости по мере того как наполнялся его желудок, выслушав историю о Саморено, заметил:
— Chez nous,[11] мессер кавальере, с вами бы не случилась подобная история, хотя, к сожалению, справедливо говорят, что les bonnes coutumes de chevalerie[12] утрачиваются с каждым днем. Воин счел бы себя обесчещенным, если бы, при условии равного вооружения и равного числа противников, его меч сразил лошадь врага. Но, как всем известно, от мавров нельзя ждать подобной учтивости.
— И однако же, — сказал Иниго, отвечая на слова, которые были обращены не к нему, — можно было бы доказать, что убивать лошадей принято не только у мавров. О том знают долины под Беневенте, о том знал и бедный Манфред. А Карл Анжуйский, который отдал этот приказ, был такой же мавр, как и мы с вами.
