На обратном пути они попали в шторм. «Доротею» кидало с волны на волну. Энгель Деккер бросил капитанский мостик и сам стал у рулевого колеса, — он всегда так делал, когда опасность угрожала судну. Сердитая волна каждые полминуты перекатывалась через палубу.
— Человека смыло! — закричали вдруг с левого борта.
— Парню придётся поучиться плавать, — не оборачиваясь и не меняя курса, сказал капитан. — А кто это?
— Это я, отец! — крикнул Ян.
Он успел ухватиться за конец фалрепа и влезал обратно на палубу. — Я уже научился!
— Молодец! — сказал капитан так же спокойно. — Значит, будешь моряком.
Следующим на очереди был он, Эдвард.
И отец и мать удивлялись Эдварду: он охотнее мечтал, чем играл, и охотнее читал, чем дрался. Он был широк в кости, крепок, как Ян, и светловолос, как отец, но глаза у него были не отцовские, фрисландские, бледно-голубые, а синие и выпуклые, как у матери. Когда он сидел, задумавшись, на ограде канала, свесив ноги в воду, можно было подумать, что он не один, что он ведёт с кем-то беседу или игру.
Он и в самом деле был не один: с Эдвардом всегда был «Абеллино» — книжка о знаменитом разбойнике. Он носил её на груди, под курткой. Эдвард любил книжки, как Питер, и любил море, как Ян.
Он хорошо учился и стал бы учёным лекарем или стихотворцем, если бы его не выгнали из школы.
Меестер Шнаппель, учитель, задал им в классе сочинение на тему: «О национальной добродетели и национальных героях».
«Национальные герои? Это, конечно, пираты, — решил Эдвард. — Разбоем и захватом на море промышляли все великие голландские мореплаватели. Если бы не пираты, разве Голландии достались бы такие большие и богатые острова в Тихом океане? Разбой на море — вот основа богатства Голландии!»
И Эдвард написал длинное сочинение «О пользе пиратов».
— Неслыханная дерзость! — сказал меестер Шнаппель, прочитав сочинение. — Такой образ мыслей допустить невозможно.
И Эдварда выгнали из школы.
Ему было тогда только двенадцать лет.
— А я думал, что он вслед за Питером метит в пасторы, — сказал отец, когда пришёл домой из плавания.
Несколько вечеров отец молчал. Наконец у матери кончилось терпение.
— Что мы будем делать с Эдвардом? Надо же пристроить его куда-нибудь, — сказала мать.
— Я хочу в море! — сказал Эдвард.
— Ты хочешь в море? — переспросил отец.
Он продул свою трубку и снова набил её табаком.
— Я ушёл в море первый раз в девяносто восьмом году, — сказал отец. — А у нас уже тысяча восемьсот тридцать второй. Тридцать четвёртый год я работаю в море и не наработал сотни гульденов себе на старость.
