— Спасибо, мальчик… — Он повернулся широченной спиной. За нею уже ничего не было видно. — Коллега, будьте добры, — сказал он врачу, — Немного посторонитесь… Хорошо… Хорошо…
Было слышно, как врач севшим голосом спрашивает:
— Что за прибор, доктор? Откуда?
А тот басит:
— Это, доктор, ультразвуковой коагулятор. Опытный образец… Так, жгут можно снять. — Он скинул пальто и закутал Бориса Ивановича. — О, вот и «скорая»!
С этими словами он поднял раненого и положил на носилки так легко и спокойно, что в толпе послышался смех. Бывает вздох облегчения, а тут был смех облегчения. Человек в светлом, ловко сидящем костюме помахал рукой — на ней блеснули часы — и следом за носилками вошел в фургончик «скорой». Провыла сирена — уехали…
На обратном пути ребята прошли мимо школы. Ее окна отсвечивали выжидающей мутной пустотой. Через пять дней кончались каникулы.
Яков заявил: «Этого дела я так не оставлю». И скрылся с глаз. Появился только в школе. Злой, взъерошенный и еще более худой, чем обычно. На вопросы только дергал плечом. После все-таки заговорил. Рассказал, что нашел больницу, а в ней — Бориса Ивановича. Пробрался к нему в палату. Ретушер поправляется, Якову нисколько не обрадовался, от всего отказывается наотрез. От робота со встроенными часами, от волшебного карандаша — от всего… Утверждает, что ретушером он работает недавно, а прежде был мастером по точной механике. И никакого лица он румяному человеку не ретушировал, а делал для него коагулятор… То есть медицинский прибор, которым останавливают кровь при хирургических операциях. Румяный человек оказался не роботом, а врачом, — он, мол, и изобрел этот коагулятор. К бывшему механику румяный приходил за помощью — «довести прибор до ума». Почему прибор хранился не в квартире? Пожалуйста. Он вредный, радиоактивный…
Черт знает что! Я тут же спросил: насчет желобков на ладони вы все выдумали или как? Андрюшка мрачно усмехнулся, а Яков еще мрачней ответил. По словам Бориса Ивановича, прибор имеет «косметическое действие». Шрамик может свести, бородавку.
При этих словах Яков совсем взъерошился, надулся и объявил: мол, в больнице он сидел не зря, со всеми сестрами познакомился и доподлинно знает — румяный к Борису Ивановичу и носа не показал. Его, Якова, на пушку не возьмешь. Он все равно разберется в этой истории.
Хотите знать, что я сам думаю? Яшка и Андрей — великие сочинители. Действительно, их на пушку не возьмешь, и сознаться не заставишь. Мастера! Но одну-единственную деталь они не выдумали. Шрам с Андрюшкиного подбородка исчез. Я уж не спутаю — моя была пометина… Четыре года я расплачивался за нее угрызениями совести. И вдруг — нет шрама. Значит, что-то в их истории не выдумано.
